Ласарильо с Тормеса

В итоге с незадачливого моего отчима тут же спустили шкуру, а моей матери досталась добрая сотня плетей, а помимо того ей запретили приближаться к дому вышеупомянутого командора и принимать у себя злосчастного мавра – причины всех бедствий.

Дабы не накликать на нас ещё более горшей беды, моя бедная мать скрепя сердце вняла приговору и скрывшись от греха подальше – пошла в услужение в гостиницу Солана, занявшись там чем и раньше – мытьём и уборкой. И там, среди множества бед, завершилось воспитание моего братика и мое тоже: к тому времени он уже начал ходить, а я стал вёртким мальчуганом и бегал за вином, свечами и всем прочим для постояльцев.

Как раз в это время в гостинице столовался один слепец, сочтя, что я прекрасно подхожу ему в поводыри, он выклянчил меня у матери, и та, недолго думая, уступила меня ему, при этом заметив, что так как я сын честного человека, геройски павшего за родину и веру в походе на Джербу, то ей только и остаётся уповать на Бога, что из меня благодаря слепцу выйдет хороший человек, ничуть не хуже отца, и потому просит обращаться с сиротой как можно более милосердно и не забывать заботиться обо мне.

Слепец поклялся, что он, де, берёт меня к себе не как прислугу, а не иначе, как отчего сына.

Вот так я превратился в поводыря у моего нового и одновременно старого хозяина.

Некоторое время мы прозябали в Саламанке, но здесь ему не нашлось, чем поживиться, и он решил сменить место пребывания.

Перед тем как отправиться в путь, я бросился к матери, мы увидели друг друга и заплакали, после чего она, благословив меня, бросила:

– Сынок мой, чует мое сердце: не увижу я больше тебя! Постарайся стать добрым человеком, и да хранит тебя Бог! Я тебя вырастила, нашла тебе хорошее место, а теперь уж ты распоряжайся сам!

Затем я вернулся к хозяину, который поджидал меня у двери.

Мы ушли из Саламанки и достигли того места, где у входа стоит каменная зверюга, с виду очень похожая на буйвола.

Слепец повелел мне подойти к нему и, когда я выполнил его указание, он сказал:

– Ласаро, давай-ка, приложи ухо к боку этого быка, и, клянусь, ты услышишь сильный шум внутри него.

Доверившись его речам, я по простоте душевной так и сделал, а этот проходимец, едва лишь я коснулся к истукану, так сильно шмякнул меня об этого треклятого быка, что я потом целую неделю не находил места себе от ужасной головной боли.