Проводник

Хотя, я сейчас думаю, довольно насыщенная личная жизнь у меня была. Интересней, чем у некоторых.

А вот тетя Шура с такой внешностью вообще не очень привлекательная была как женщина. Что называется «на любителя». И такого любителя, кстати говоря, не нашлось. Поэтому, наверное, всю жизнь она одна и прожила. Ни мужа, ни детей.

Но, что я хочу сказать. Помимо внешности у нас с Шурой и внутренний склад был очень схожим. По крайней мере, мне так казалось. И, хотя мы с ней практически не общались, это ощущение было очень стойкое. Для этого хватило одного только небольшого разговора. Он произошел, когда мы останавливались у нее перед армейкой.

Мать тогда вымоталась, бегая со мной целый день. И спать легла. А я не мог уснуть. Днем дрых с бодуна. Плюс волнение. Все-таки назавтра в армию идти. Страшно! Тогда еще дедовщина была жуткая. И война. По телеку то и дело показывали трупы, обстрелы, засады, отрезанные головы…

Сижу, в общем, на кухне, курю, а на душе паршиво так. Прямо хоть в петлю лезь. И тут тетя Шура заходит, молча чайник ставит греться, а потом вдруг включает проигрыватель пластиночный. Я еще подумал: «Кто на кухне проигрыватель держит?», – а потом понял, что там ему самое место. У нее ведь и кухня, и зал – всё в одном помещении. Я тогда это оценил. Всё равно половину дня на кухне торчишь, почему бы не делать это на диване, да еще под качественную музыку?

Из пластинок Шура выбрала самую неожиданную – Тома Вейтса. Ума не приложу, откуда она ее откопала. Я тогда даже не знал, что такой музыкант есть. И музыку такую вообще ни разу не слышал. Она была ни на что не похожа. Особенно на то, что могут слушать русские женщины в таком возрасте… Сколько ей тогда, кстати, было? Наверное, ближе к шестидесяти. Бабуля уже. У них с отцом большая разница была.

Ну Том Вейтс зажег. В самое сердце тетка попала. Я вообще-то другую музыку любил – Кино, Сектор газа. И, может быть, при других обстоятельствах, я на Тома Вейтса вообще бы не повелся. Но той ночью, на кухне, в центре Владимира, в шести часах от кирзовых сапог и в тридцати километрах от дома, под чай и сигарету, под тоску и отчаяние, эта пластинка зашла на ура. Сразу как-то осознанно стало все вокруг. Музыка очень удачно заполнила пустоту.

Шура села рядом, также молча закурила, а когда чайник закипел, молча встала, заварила чай с мятой и налила мне чашку. Так мы сидели, курили, пили чай и молчали. Слушали музыку. Наверное, с полчаса. Так можно только с родственной душой молчать.