Раскольники

Не от хорошей жизни на вольных поштах[1 - Коммерческое учреждение, альтернативное казенным почтовым службам.] промышляю.

Мужик замолчал, то ли выглядывая в полутьмах дорогу, то ли размышляя, не сболтнул ли чего лишнего. Мимо пролетали прямые, как корабельные мачты, сосны; разлапистые ели раскачивали на ветру пушистые ветви.

– А вы обратили внимание, вашвысбродь, как в наших краях дорога ухожена? – снова говорил мужик. Обратил, – отвечал Салтыков, смущаясь. То-то и оно! Наши двадцать верст завсегда в порядке.

Мы всей деревней ходим, повинность отрабатываем. Что мужики, что бабы, что дети малые: колышки вбиваем, отводы для воды окапываем, настил, где надо, подновлям – все честь по чести. Не хочешь ли ты сказать, – усмехался под шубой чиновник, – что по своей воле ходите, …и никто вас палкою не гонит? Нет, – на чистом глазу отвечал ямщик, – не в жизнь такого не было! Ну-ну, – думал тогда Салтыков, – те же самые разбойники, наверное, и гонят, чтобы проезжих заманивать.

Естественно, его высокоблагородие не верил ни единому слову извозчика.

Когда в комнатах стало тепло, Салтыков наконец-то разделся. Конечно, пурпурного цвета халат с заплатами на локтях и синие брюки с лампасами выглядели не comme il faut[2 - В соответствии с приличиями (фр).], однако в них Михаил чувствовал себя комфортно и по-домашнему.

Теперь он ласково произнес, обращаясь к нерасторопному камердинеру:

– Ладно, старый хрыч. Поди-ка сюда. Что я тебе привез.

– Что? – выглянул из кухни слуга (Михаил Евграфович не часто баловал его подарками).

Барин достал из чемодана маленькую коробочку и протянул мажордому:

– На-ка вот, глянь!

Платон осторожно принял из рук хозяина жестяную коробку и принялся открывать ее дрожащими пальцами. Кое-как управившись с крышкою, слуга обнаружил внутри швейную иглу, и в его слезящихся стариковских глазах застыл немой вопрос: мол, что это? и зачем?

– Аглицкая, – пояснил Салтыков.

Платон фыркнул, раздосадованный.

– Глянь, какое у нее ушко широкое, – продолжал расписывать Михаил, – Это для того, чтобы ты своими незрячими глазищами мог без труда вдеть в нее нитку.

Да и сама игла, обрати внимание, не прямая, а специально так изогнута. И сей изгиб назначен для того, чтобы твои дырявые пальцы ее держать могли, а не роняли бы на пол, чтобы по два часа искать… Понял?

– И на что она? – выдавил Платон.

– Будешь мне исподнее штопать, вот что! На новое белье сейчас денег нет.