Три сердца вдребезги

Силы хватало на то, чтобы адаптировать это затем в жизнь, и вот они приблизились к грани.

Ольга уехала. Николь находилась в комнате, где это происходило, и в ней рождались жуткие и неприятные ощущения. Она смотрела на кровать, все вокруг казалось ей грязным, уродливым, искаженным. В один миг, все эти грани она начала глубоко проживать внутри своего тела. Одна за другой, они окрашивали ее изнутри самыми мерзкими оттенками, что были известны человечеству: изуверства, смерти, «расчлененка», грязь, дерьмо, войны, кровь, насильники, педофилы… Все то, что принято считать в мире самым отвратительным, недопустимым, осуждаемым, низким, черствым, стало играть в ней разными оттенками, заставляя тело кричать от ужаса.

Она рыдала так громко, как не рыдала никогда, она смотрела на свое тело и была всем этим, она пыталась вытащить из себя эту мерзость, выкашлять, выплюнуть, высморкать, разорвать себе грудь и вырвать с корнями это невыносимое ощущение грязи.

Она сражалась, боролась, но эти ощущения все сильнее пронизывали ее тело, сознание, показывая, что не собираются уходить.

Николь была сильной, и ее желание очистить себя от этого тоже было сильным. Она кричала, что мир уродлив, что в нем много боли, страданий, что люди невежественны, раз идут познавать это. Она стонала от невыносимости ощущать это внутри себя, она стала всецело этим, а оно стало ей.

Олег взял Николь за плечи и помог дойти до душа, посадил ее на пол и включил холодную воду.

Все это время он был рядом, тихо и безмолвно слушал и наблюдал за тем, что происходит. Он был готов поддерживать жену и служить ей в тот момент, когда она проходит глубокие внутренние трансформации.

Силы были на исходе, сражаться было бессмысленно. Николь постепенно начала сдаваться этому присутствию внутри себя, и молча принимать все, что приходило в ее тело и сознание, как неизбежность. Она ощутила себя заключенной, которую хотят сжечь или повесить, оставалось лишь легкое дыхание в теле, в котором уже переставала существовать жизнь.

Все тело казалось ей окровавленным и высеченным плетьми, оно горело от боли. Девушка повисла на руках Олега, как будто готовясь к виселице, затем сделала глубокий вдох, будто перед смертью, и тихо прошептала: «И это тоже я, я никогда не смогу это из себя вытащить». Голова повисла на плечах мужа, он вынес ее в комнату и посадил на кровать.