Тьма египетская

Я же чётко помню, сколько семунций пота изюбра предлагалось класть в иготь для первого замеса…

– Ну, это нормально, – лукаво перебил его Виктор. – Книжица сия, как ты понимаешь, непростая. Я взял ее из монастыря имени святой Бригитты.

– Прямо у монахинь?

– Не совсем. Представь себе, в одной закрытой келье, среди послушниц, жил старый лекарь по имени Маркус. Вот этот – то лекарь, освобожденный от тягот монашеской жизни, и посвятил долгие годы составлению этой гримории. И труд сей, я тебе скажу, вышел весьма отменным.

Да и сам Маркус на старости лет по собственным затейным рецептам изготавливал неплохих, прямо так скажем, нежитей – инкубов и суккубов.

– Зачем они ему понадобились? – хмыкнул Владимир.

– История о том умалчивает. Но, я могу уточнить, если ты желаешь. Знаю я лишь только то, что Маркуса этого все монахини монастыря почитали за тихого отшельника, ведущего жизнь почтенную, в молениях и полном затворничестве. Но если бы кому-то из них вдруг пришло в голову проследить за его тихой жизнью и наведаться к нему среди ночи, то их бы поразили странные звуки, доносящиеся из-за плотной двери его кельи.

– Да? И какие же?

– Ну, например, они бы услышали там женский смех.

– Вот как? – Владимир хмыкнул. – Значит, он приглашал дам прямо в монастырь? Прихожанок?

– Прихожанок, угу. Но, не горожанок! – хохотнул демон. – Не из проявленного мира, а из других пределов. Да, что ходить вокруг да около. У Маркуса часто гостили ведьмы, нежити, вурдалаки и прочая нечисть. Да он и сам, согласно древним рецептурам, создавал отменных суккубок, не выходя наружу целыми месяцами.

А маленькая келья его раздвигалась внутри до чёрт знает, каких пределов, – Виктор хохотал, показывая белоснежные зубы. – Ах, если бы ты только знал, чем же закончилось всё это безобразие.

– Чем? – глаза Владимира горели неподдельным интересом.

– Однажды он объявил монахиням, что грядет день и час его смерти. Что предначертано ему вскорости покинуть земную юдоль. И просил справить по нему тризну и долгое заупокойное моление.

Монашки переполошились. Стали предлагать помощь. Понесли к нему мёд в туесках и освещенные просвиры. Но Маркус, чей лик был далек от смертельной бледности, взирал на скорбящих монахинь глазами молодого здорового мужчины, чем многих послушниц ввел в легкое смятение. Наконец, настоятельница изъявила желание, самолично навестить нашего болезного друга. И Маркус, лежащий на кровати, слабеющим голосом поведал ей о том, что дни его уже сочтены.