Кейс, набитый пожеланиями

Она отключилась от связи, не выслушав оправданий, которые были заготовлены давно и собирались слететь с уст мужа. Подозревает. Она всегда его в чем-нибудь подозревает. Иногда ему кажется, что жена про него знает все-все, но вслух высказывает только подозрения. Собственно, Черкесову от этого ни холодно, ни жарко. Пусть подозревает – да хоть выслеживает! – это ее личное дело. Был бы повод, а скандальчик он ей всегда закатит. Тут еще теща решила праздник испортить – прикатила. Ух, как народ прав, придумывая злые анекдоты про тещ! Интересно, существует хоть один мужик на свете, благоговеющий перед тещей? И существуют ли тещи, не заслуживающие секиры, яда, пули или хотя бы кулака в глаз? По мнению Черкесова, всех тещ следует насильно согнать в концлагерь, оградить железным пятиметровым забором, по которому пустить ток десять тысяч вольт, чтобы ни одна не выбралась на волю.

Пусть они там пьют кровушку друг у друга. Нет, встречаться с тещей у него не было намерения. Во всяком случае в ближайшие несколько часов. Вспомнив о времени, он посмотрел на часы – половина шестого. Пора разрядиться. Нахлобучив пыжиковую шапку на голову, он глубоко вдохнул морозного воздуха…

– Вася, тебе не жалко достояние города отдавать в чужие руки?

Опять двадцать пять – продолжение заседания! Черкесов повернулся на голос, состроив кислую мину:

– Прохор Никитич, давайте перестроимся на праздник. Сколько бы мы ни сотрясали воздух, завод отберут. Ну, банкрот завод, банкрот. О чем тут спорить?

– Банкротство-то липовое, – хмуро возразил Бубулин.

 – А это уголовщина.

– Политические силы в стране распределились так, что те, кто стоит ступенью выше, всегда правы и всегда со знаменем победы.

Прохор Никитич Бубулин – человек пожилой и постоянный оппонент думскому большинству, в которое входит и Черкесов. И тем не менее они сохраняли дружеские отношения.

– Так какого черта на нас давят? – справедливо возмутился он, нахмурив лохматые брови. – Столько часов штаны протирали, и все зря? Без нас бы и забирали.

– А это называется демократия, – улыбнулся Черкесов. – Сначала наше мнение, потом барское разумение, вот и вся арифметика. Так сложилось, Прохор Никитич, что мы с вами очутились чуток ниже, нам и принимать условия. Есть же люди, сидящие ниже нас, и мы диктуем им, так ведь? Потом наши-то обленились, работать не хотят. А придет человек со стороны и, вполне вероятно, поставит дело на ноги.

– Циничный подход к делу, – вздохнул с прискорбием Прохор Никитич.