Сказка о губах

Многое из того, что мамочка рассказывала, я читал до этого за несколько дней, недель или раньше; ей было приятно, она улыбалась и целовала меня в лоб, потрепав по волосам, но совсем быстро хмурила брови – почти незаметно, очень красиво, едва достаточно, чтобы увидеть разницу, – и продолжала занятие.

Сестра никогда не входила без стука. Я знал, что болел, и она знала, но для нас в этом слове было что-то вроде вежливого приветствия. Болеешь? – участливо спрашивала она, после стука заглянув в приоткрытую дверь.

Психичный, шёпотом говорила она, и мы смеялись до красноты. За время дружбы мамочки с врачами мы стащили у них много-много слов; сестра была моим шпионом.

Мы постоянно сидели так, листая страницы и рассказывая, что видим; было здорово, и сестра не видела во мне ничего нетакого. Иногда ей даже казалось (она честно говорила мне обо всём), что я не болею, или что она тоже болеет, или что все остальные дети болеют, или что врачи болеют.

Она старалась сделать мне приятно, очень старалась: она внимательно слушала мои объяснения, почему всё на столе должно располагаться ниспадающими рядами, следила за моими руками, вращающими вазы на изначальную, единственно верную ось; пробовала сама, но не попадала – я говорил, что она изумительная и что поставила точно так, как нужно; а она смеялась и не верила, зато целовала в нос и гладила по руке, прежде чем уйти в свою комнату.

А оставшись один, зная, что уже вечер, я просматривал новые книги – иногда осматривал вчерашние, прежде чем полакомить себя. Мамочка каждое утро, когда я просыпался в восемь сорок пять, оттягивала в стороны шторы, желала мне, тёплая, улыбаясь, доброго утра и ставила бумажный пакет с новыми книгами на тумбу, а те, которые я выкладывал рядом с кроватью, забирала.

Две из библиотеки и три новых, лучилась она, и я вместе с ней. Она, как и всегда в сыпучие утренние секунды, гладила меня по щеке и уходила на кухню, зовя на завтрак.

А потом мамочка сказала, что мне тоже можно попробовать школу.

Попробовать! Это было так вкусно и радостно, – я сгрёб с тарелки несколько овсяных печений и с хрустом зажевал.

Картина вторая

Оформление меняется на солнечное, дневное.