Блудный сын Франции. Роман

У меня звенело в ушах, и вообще, ощущений было слишком много, чтобы с ними мириться. Жорж сильнее меня. Не верится. Вроде такой тощий тип, любит женщин. До этого мы пили с ним чёрный чай, слишком крепкий. Ночью мне приснилось что-то плохое, какие-то странные люди, которые строят метро, и по всему Парижу слышен метроном, через ровные-ровные промежутки времени. Это был тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Я проснулся от мёртвой тишины, как пишут в книгах, я сам хотел сочинять книги. Я не хотел идти в гости, но пошёл. Какой-то нелепый сон был неделю назад, что я переспал со своей смертью, наверное, потому что я видел фильм «Орфей» с Жаном Кокто.

Там был примерно такой сюжет. В Париже не всегда хорошо. Я видел Париж из окна Либермана и хотел умереть, как в поговорке. Меня трясло, но я не умирал. А может, уже умер. Я начал жалеть себя. Я не люблю жалость и фальшивую жалость в виде слов. Жорж сказал мне, чтобы я шёл домой. Так, как будто всё нормально. Ему надо заканчивать свою картину. У меня не хватило бы на такое наглости! Он даже не спросил, кому я расскажу. Я первый зачем-то брякнул, что никому. Видимо, я слишком боялся смерти. Я решил идти домой медленно и неверно, петляя по улицам. Со мной происходили разные гадости, вообще, вроде побегов из школы, из дома, меня колотили около церкви, мне делали операцию без общего наркоза, и я видел, что делается, меня учили плавать, но безуспешно, я ел манную кашу, которую ненавижу и я запомнил её вкус. Я боялся того, что мои родители не умерли, а оставили меня дяде и тёте. Что я им был просто не нужен. Жорж Либерман побил все рекорды моего отвращения, страха, ненависти, хаоса, тошноты. Он взял своё силой. Я не хотел бы в следующей жизни рождаться симпатичным мальчиком. Лучше дурнушкой. С веснушками. Взошла луна. Я привык к мысли, что ничего не произошло, я особо не ранен, ничего героического в этом нет, а просто стареющий развратник поступил со мной по-хамски. Я не дал сдачи жестокому человеку. Не смог постоять за себя. Всё. Ничего святого, никакой я не мученик, и это правда. Веди я себя лучше, очень возможно, мне не было бы так плохо сейчас. Я сам нарвался. Тем не менее, я не мог спрятаться в своём унижении надёжно, потому что моя жизнь остановилась, и я подумал, что сам становлюсь землёй или разбитым кем-то стеклом, или проституткой, или может, игрушкой этого самого художника. Я возненавидел все его картины. Я вообще не мог разглядеть на улице ничего красивого, луна, казалось, скалится на меня. Звёзды – это окурки.