Безмолвные компаньоны

Конечно, не могут же они захватить любой кусок дерева и… Это просто невозможно. Но и все, что случилось, тоже было невозможно. Во всем этом не было ни капли здравого смысла. И все же это случилось.

Медленно она встала и осмотрела поверхность стола. Доктор Шеферд приготовил для нее письменные принадлежности: бумагу и толстый тупой карандаш.

Она подвинула лист бумаги к себе. В полумраке ей виделась белая пустота, ожидающая слов. Она сглотнула, чтобы унять боль в горле. Как вновь пережить все это? Как справиться с собой и описать это для них, все сначала?

Она вглядывалась в пустой лист, стараясь различить где-то в просторах небытия ту женщину из далекого прошлого.

Бридж, 1865

Я не умерла.

Элси повторяла эти слова, пока ее экипаж колесил по сельским дорогам, разбрасывая во все стороны комья грязи. Колеса чавкали в мокрых колеях. Я не умерла. Но ей было трудно в это поверить, глядя на призрак в забрызганном дождем окне – свое отражение: бледную кожу, впалые как у трупа щеки, почти неразличимые под черной вуалью локоны.

Небо над ней было стального серого цвета, однообразие ландшафта нарушали только вороны. Миля за милей, а картина не менялась. Скошенные поля, похожие на скелеты деревья. Они меня хоронят, вдруг осенило ее. Хоронят меня вместе с Рупертом.

Никто не предполагал, что все так сложится. К этому времени они уже должны были вернуться в Лондон, открыть дом, распахнуть двери, разливать по бокалам шипучее вино, зажигать свечи. В этом году в моде были яркие цвета. Салоны утопали в небесно-лазурном, лилово-розовом, в пурпуре и парижской зелени.

Ее место было там, в центре всего этого: она – желанная гостья на каждом блестящем званом вечере, она идет под руку с хозяином в полосатом жилете, ее приглашает к столу сама хозяйка. Новобрачная всегда пользуется особыми привилегиями.

Но не вдова. Вдова скрывается в тени и скорбно прячется от глаз, погребая сама себя. Она стала русалкой, тонущей в черном крепе, подобно самой королеве. Элси вздохнула и вгляделась в черную пустоту – отражение своих глаз.

Должно быть, она плохая, бесчувственная жена, но ей совершенно не хотелось скорбно уединиться. Сидеть в безмолвии и предаваться воспоминаниям о добродетелях Руперта? Этим горю не поможешь. Утешиться можно только переключившись на что-то другое. Она хотела бы пойти в театр, покататься на грохочущих омнибусах. Да что угодно, лишь бы не трястись вот так, одной, мимо бесконечных мрачных полей.

Впрочем, она была не совсем одна.