Затерянные в океане

Это была единственная игра слов, которую он сумел придумать за всю свою жизнь, и поэтому капитан всегда пускал ее в ход, лишь только представлялся случай. Особенно любил он хвалиться ею перед старшим врачом своего фрегата, самым отчаянным каламбуристом в целом флоте.

– Эй, Морисо! – замечал он не без язвительности. – Не вы ли изобрели эту штуку?

– Нет, капитан, не я, – отвечал обыкновенно неисправимый каламбурист и шутник, – но…

Тут следовала непереводимая на русский язык игра слов, основанная на созвучии mais[2 - «Но» франц.

, произносится как «мэ».] и фамилии командира – Маэ, произносимой с некоторой натяжкой, почти как «mais». Этот каламбур всякий раз восхищал бравого моряка, и он, потирая руки, восклицал:

– Слишком много остроумия для одного человека, доктор, слишком много! И потому вы не проживете долго, имейте это в виду!

Встретившись на вечере у генерального прокурора, они в сотый раз обменялись своими каламбурами, причем доктор, просто из духа противоречия, начал оспаривать мнение своего начальника о китайцах, хотя внутренне был убежден, что им никаким образом не обмануть зоркости знаменитого фрегата: недаром ведь старый командир его, как только приходилось поручать судно своему заместителю, всякий раз твердил ему:

– Побольше бдительности, Пенарван, побольше бдительности, черт возьми! Это ведь чего-нибудь да стоит – управлять «Бдительным», а?

В середине вечера, несмотря на наступившую непогоду, целая кавалькада молодых людей отправилась по дороге к пенитенциарному заведению.

Но они очень скоро вернулись назад, убедившись, что море положительно не допускает в этот вечер ни высадки на берега острова, ни отплытия с него. Таким образом, все, по-видимому, говорило в пользу противников возможности бежать китайцам, и они стали уже довольно громко смеяться над теми, кто держал пари за эту возможность. Эти последние возражали им, хотя уже не очень уверенным тоном, что нужно подождать завтрашнего полудня, так как именно в этот час истекал ровно год со времени прибытия китайцев в колонию.

Но что же, – спросят читатели, – было, в сущности, известно об этом замечательном деле в официальном мире Нумеа, и как вели себя китайцы после прибытия на остров?

Генеральный прокурор Прево-Лемер был человек образованный, с редкими познаниями. Он пять лет провел в Сайгоне и прекрасно воспользовался этим временем для изучения китайского языка, этого основного корня всех языков Крайнего Востока.