Наташа и ее кобели

– Да от тебя за километр разит, пьянь…

– Убери от меня руки и прекрати истерику, – удивляясь свой невозмутимости, твёрдо произношу я.

– Скажи спасибо, что дедушка уже спит, опять с сердцем плохо. Довела.

– Я? Чем?

Утро начинается в шесть утра с команды подниматься. Нет ни обычных сладких «потягушек», ни закрытых заботливо ставень, чтобы не потревожить мой молодой и оттого крепкий сон. Один сплошной крик и невроз.

Минут десять я визжу, как поросёнок, что никуда не поеду, а мать орёт, что сейчас потащит меня прямо в одних трусах через всю деревню, чтобы все видели, какая я пьянь, дрянь, подстилка и насколько не уважаю своего больного дедушку.

Бабушка стоит рядом с мамой и лишь тихонько повторяет: “Наташа, надо слушать маму, Наташа…” и тому подобное.

Дедушка, вышедший во двор до ветру, входит неожиданно и застает «картину Ильи Репина» во всей красе. Грозно окидывая мать и бабушку налившимися кровью глазами, он вдруг громко рявкает на них, сжимая кулаки: “Вы тут шта? А-а-а-а?”.

Обе разом замолкают.

– Наташа, что случилось? – участливо спрашивает он, дружелюбно ко мне наклоняясь.

– Я в город не хочу. У меня же каникулы, – всхлипывая, отвечаю я, прячась под одеяло от унижения.

– Слышали? Она не хочет. Стервы, довели девчонку, – метая глазами молнии, бушует дедушка, – Не хочет! Понятно-о-о?! – и добавляет много мягче, глядя на меня с любовью, – Оставайся сколько хочешь и никого не слушай.

Победа. Победа. Победа.

Замолчавшая мама очень быстро собирает вещи, так и не похмелившегося с утра папу и всю свою неуёмную злость и униженно отбывает в город тем же утром.

Вечером того же дня мама как ни в чём не бывало звонит и крайне вежливо сообщает, что будет ждать меня на следующей неделе, так как “Наташенька, у тебя же начнутся занятия”.

Вот такая, блин, история.

Нинка

Ужас, конечно, ужасный, но поначалу приятный разговор иногда плавно перетекает совсем в иное русло. Мы сидим с бабушкой за столом, и я тщетно пытаюсь настроиться на поедание яичницы.

Не то, чтобы я ненавижу яичницу, но я люблю глазунью, а это блюдо, густо снабжённое поджаренным луком и в произвольной форме смешанные белки с желтками, наводят какую-то небывало серую тоску. Обычно бабушкину яичницу мы едим перед отъездом в город, что само по себе тот ещё стресс, но сегодня, без какой-либо задней мысли, она приготовила её в качестве субботнего завтрака. Видимо, из-за тоски по отбывшей восвояси террористке.