Мой Рагнарёк

Зато самое сладостное послесловие, о котором можно только мечтать, это многоточие, но не отпечатанное типографским способом на бумаге, а длинная череда незаметных дырочек, образовавшихся на тонкой ткани реальности после того, как еще кто-то ускользнул, не прощаясь.

Боюсь, что этот вариант мне пока не по зубам: всякий раз, когда я собираюсь исчезнуть не прощаясь, непременно выясняется, что я забыл шляпу, или зажигалку, или еще какую-то чушь, без которой совершенно невозможно обойтись.

И мне приходится возвращаться.

* * *

Как же это, друзья?

Человек глядит на вишни в цвету,

а на поясе длинный меч!

    Кёрай, XVII век

Светлы мои волосы,

Темны мои глаза,

Темна моя душа,

Холоден ствол моего ружья.

Автор когда-то наткнулся на эти строчки в детективном романе Себастьяна Жапризо «Дама в очках, с ружьем, в автомобиле»; из внутреннего монолога героини следовало, что это не просто стишок, а песенка, о мелодии которой остается только догадываться.

* * *

– Эй, Груз Виселицы, куда ты уставился?

Я твердо решил, что больше не буду отзываться на это прозвище, а посему никак не отреагировал на вопрос Афины.

Пора бы ей усвоить, что обладателя тысячи имен не следует окликать таким образом.

Впрочем я не слишком верил, что молчание мое возымеет должное действие. Когда Афина принимает свой излюбленный человечий облик, ее характер становится совершенно несносным. Тут ничего не поделаешь, остается лишь ждать, пока сероокая устанет таскать на себе бесполезный груз, который неразумные люди в свое время опрометчиво сочли одним из лучших мужских тел.

Мало того, что мне не слишком нравится простолюдин по имени Марлон Брандо, чей вид столь любезен Палладе, меня вообще изрядно раздражает ее склонность принимать мужской облик. Созерцать влажный от пота, коротко стриженный затылок немолодого мужчины и помнить, что под его загорелой кожей скрывается прекрасная сероглазая дева, – от такого у кого угодно ноша шеи перегреется!

Впрочем, эти Олимпийцы все с придурью, Афина еще самая разумная.

И всех их легче убить, чем переделать, хотя убить тоже не слишком просто, поскольку считается, что они бессмертны. Как, впрочем, и я сам.

– Нет, правда, Игг, куда ты пялишься? Что такого интересного может быть на земле? – снова спросила Афина.

Я мог поздравить себя с очередной победой над ее необузданным нравом. По крайней мере, на сей раз меня назвали не Грузом Виселицы, а моим собственным именем, да еще и одним из самых любимых.