Пепельные цветы

Пепельные цветы

Алексей Притуляк

Недалёкое будущее. Идёт мировая ядерная война. Восемь человек на острове посреди океана безнадежности и ужаса. Кто-то пытается найти спасение от страха неминуемой гибели (который, как известно, страшней самой смерти) в любви, кто-то – в ненависти; иной отгораживается ширмой отрешённости и фатализма, другой торопится исправить ошибки, а третий решает поторопить смерть…

Часть I

1. День первый. Беатрис

Паром тащился уныло и медленно, надрезая морскую гладь, рассекая неказистым телом штиль. Как можно ползать с такой скоростью, когда смерть наступает на пятки!

Она посмотрела вокруг: на серое море, на серое небо, на серые лица пяти-шести человек, сидящих на скамьях. Все они смотрели перед собой, держась прямо и недвижимо, как манекены. Никто не встретил взгляда Беатрис, хотя все его прекрасно заметили и почувствовали.

И только один из них – седоватый мужчина лет шестидесяти, выжженный солнцем до полного иссушения, вдруг повернулся:

– На Грасхольм?

– Что? – Беатрис вздрогнула от неожиданности. – А-а, нет. Нет.

– Не хочешь – не говори, – пожал он плечами. – Мне-то что.

Голос у него тоже был выжженный солнцем – сухой и ломкий, как у человека, который пытается говорить во время приступа кашля.

– Да нет, я действительно не на Грасхольм, – зачем-то принялась оправдываться Беатрис. А зачем, спрашивается? Не всё ли ей равно, что он подумает? – Я – на Гир.

– На Гир, так на Гир, – кивнул мужчина. – Мне-то что.

Беатрис демонстративно отвернулась от него, встала со своего чемодана, отошла к ограждению. Тебе ничего, а мне и подавно.

Долго созерцала кипение воды за бортом, пока не закружилась голова. Тогда подняла глаза и принялась смотреть в небо. Но это было зрелище не из весёлых. С тех пор как началась война, небо перестало радовать. Оно стало опасным и грозило бедой. Оно не давало никаких эмоций, кроме страха и тоскливого ожидания: вот сейчас вывалится из серой шапки облаков длинное бревно ракеты и полетит прямо в тебя, чтобы изжарить, испепелить, испарить, чтобы стереть с лица земли и саму память о тебе.

Кто-то где-то включил радио. На полную мощность.

"Привет, ребята! – заголосил диктор, и его голос жизнерадостного идиота долетел, кажется, до самого Пембрукширского побережья. – Вы слушаете радио "Дредноут". Сегодня тринадцатое июня две тысячи сорок седьмого года, местное время восемнадцать часов, и с вами я – Кевин Джонс.