Стеклянная любовь. Книга вторая

С Ольгой у Славы никакого разговора не вышло – она, похоже, как показалось Славе, тоже до сих пор пребывала явно не в «адеквате» после той страшной роковой ночи…

…В общем, наступило тридцать первое декабря, время обеда и тридцать два рубля в Славином кармане никак не могли сотворить чуда и поэтому немного помаявшись возле дверей аудитории, где для остальных одногруппников продолжался сданный уже им экзамен, он спустился в столовую и мучимый острым сосущим чувством голода истратил всю остававшуюся у него сумму на три довольно черствых беляша и плюс – на стакан чая.

Дожевывая последний кусок беляша, Слава тоскливо смотрел сквозь стеклянную стену столовой, украшенную налепленными на нее аляповатыми снежинками, вырезанными из разноцветной бумаги. За стеной этой тихо падал с неба крупный нежно-белый пушистый снег и Богатуров неожиданно поймал себя на мысли, что невольно начал завидовать хорошо одетым, нагруженным авоськами с продуктами людям, шагавшим по разным направлениям мимо университетской столовой.

Ни одной унылой физиономии не мелькнуло перед тоскливым взглядом Славы, и он поспешил отвернуться от стеклянной стены, уткнувшись остановившимся взглядом в освободившуюся от беляшей фарфоровую тарелку, где осталось несколько неаппетитных крошек и пара пятен канцерогенного жира. Жуткая беспросветная тоска разлилась по необъятным далям широкой Славиной души, словно закатная заря по вечернему небу: со страшным, в своей полной обнаженности от наслоений сладкой самоуспокоительной лжи откровением, немедленно перешедшим в мучительную боль, ему представился милый образ сказочной властительницы его больных снов.

Неимоверным усилием воли Слава заставил себя не думать о несуществующем предмете своей несчастной фантастической любви и полностью сосредоточился на вполне реальном настоящем, сделавшимся серым и банальным, не отдающим больше откровенной сумасшедшинкой и самой настоящей «чертовщиной», связанными с, почти сказочной перспективой, которую открывал готовившийся «Эксперимент» на кафедре «Неординарной Философии» у Боброва.

Не было больше ни Неординарной Философии, ни Эксперимента, ни сказочных перспектив, с ним связанных – ничего не было…

За соседним столиком о чем-то таинственно и оживленно шушукались три симпатичные девчонки – первокурсницы факультета германо-романской филологии, гремевшего по всему университету половой и морально-волевой распущенностью своих студенток.