Вертеп. Роман

– Хорошо, хорошо, Жанночка, – успокаивал ее папа, севший рядом с ней, держа и целуя ее руку.

С утра пришел врач. Выписал кучу лекарств. Я бросилась в аптеку. Мама лежала белая, а когда я пыталась к ней подойти, начинала безудержно рыдать и отворачивалась к стенке.

– Марго, что случилось? Что между вами произошло? – спрашивал папа, который тоже был не в лучшем виде. По квартире плыл сильный запах валокордина.

Я в слезах убежала. Через пару дней мама немного пришла в себя. Уже не отворачивалась, когда я к ней подходила.

Но молчала. Только иногда еле слышно шептала: «Прости, прости… Господи, что я наделала!..» Или вдруг начинала говорить по-армянски.

***

А через три недели папа ее нашел лежащей без движения среди пустых упаковок и пузырьков от таблеток, купленных мной. Но на этот раз она уже не дышала.

После смерти мамы я была как в бреду. Папа, как ни странно, держался. Он-то и занимался похоронами. Гроб заказал, место на кладбище. И оградку, конечно. Ах, оградку попозже? Ну да, закажем попозже.

А за окном март стоял – уже в середине. Ранняя весна, грязь, желтый снег. Когда пришла пора отправляться на кладбище, ничего черного у меня не нашлось. Я нацепила какой-то темно-серый платок. Вдруг меня пронзила мысль: «А что если АМ на похороны явится?» Нет, конечно, это было невозможно. Но если?.. Тогда я схватила кухонный нож и, обмотав тряпкой, сунула в сумку, где уже лежали, обернутые в целлофан, старые мамины документы. И один совсем новенький – «Свидетельство о смерти»…

«Если явится, убью!.

. Убью!..» – повторяла я, теряя последние остатки рассудка. Но АМ не пришел. В свежевырытой ярко-рыжей яме было полно воды. И на веревках опустили гроб прямо в воду двое дюжих, в ватниках, нетерпеливых. И быстро-быстро завалили мокрой глиной могилу, где отныне маме быть… А оградку надо будет попозже заказать. Не забыть бы…

***

Поминок по маме мы не устраивали. После похорон я сидела у них. А как можно сказать иначе? Конечно, у них – у мамы с папой на кухне.

Сидела как истукан, про себя повторяя – Я УБИЛА МАМУ. На папу было страшно смотреть, но он «держался». И пытался еще меня утешать. Подходил, садился рядом, обнимал меня за плечи и говорил: «Что поделать, доченька? Надо жить дальше». Мне бы тут заплакать, обнять его. Но слез у меня не было.

А папа уже на следующий день пошел на работу – в свою лабораторию. И сидел там до позднего вечера. Так продолжалось всю неделю. Только в воскресенье у него случился инфаркт.