Кошк и Солнц

Вспоминаю, как я хотел намекнуть океану, что надо бы подождать ну хотя бы пару недель, когда в замке улягутся страсти, перестанут искать, где утонул сын вождя, о проклятом мальчишке поплачут и забудут, а то ишь, возомнил о себе черт знает что, с какой это радости младший сын станет наследником престола, папочкин любимчик, это я должен занять трон, и больше никто, мы с океаном должны были быть на троне, – а у него даже океана не было, вообще ничего не было, вот он и ходил, и клянчил, ну пожа-а-алуйста, ну еще разо-очек, ну я никому не скажу, честно-пречестно, ах, не дашь океан, а я тогда всем расскажу, что у тебя океан, и тебя казнят, потому что… потому что… ну, потому, что не положено так, чтобы у кого-то был океан, и кто-то рассекал сугробы которые для него одного превращались в шумящие волны… Я хочу сказать океану затаиться на пару недель – и понимаю, что не смогу, он даже не поймет меня, не говоря уже о том, чтобы спрятаться…

…я поднимаю голову, слышу океан.

Здесь. Совсем рядом. Соленый морской воздух вперемешку с грохочущими волнами, которые лижут песок и ускользают прочь, оставляя обломки ракушек. Океан движется в сторону Часограда, или, как его здесь называют, Таймбурга, – значит, где-то там же и его человек…

Я прислушиваюсь, еще раз, как следует, – безошибочно чувствую пламя очага у сборщицы хвороста, мягкую постель у извозчика, летящего дракона – у сына советника, сборщицу хвороста – у самого советника – я ловлю каждый мимолетный штрих. Иногда я ныряю в пелену метели (ох уж это некстати вынырнувшее «ныряю»), я уже безошибочно знаю, куда плыть по воле волн, держаться вдоль берега, обязательно вдоль, искать, не мелькнет ли в волнах голова того, в чьей голове живут эти волны.

Я окликаю его, стараясь перекричать шум прибоя – стой, остановись, еще можно все исправить, ты сам не понимаешь, с чем имеешь дело, во что ввязался. И когда я узнаю лицо плывущего, это старший сын вождя, с которым мы вечерами ели запеченную луну и обсуждали, кто же прячет океан – я даже не удивляюсь, я как будто ждал именно этого. Он слышит меня, я знаю, слышит, он только делает вид, что не замечает моих криков в шуме прибоя, плывет прочь и прочь от берега…

…прочь и прочь от берега, и я знаю, что чертов костоправ сейчас кинется за мной, захлебнется в волнах, потому что не умеет плавать, потому что кто здесь вообще умеет плавать, в краю вечных снегов, прерываемых коротким летом, поросшим ягелем – только я, потому что у меня есть океан, а больше ни у кого нет.