Сердце Стужи

Слышала я однажды, что не раз и не два она пыталась от доли такой убежать и в лесу укрыться, но разве спрячешься, когда тому, кто ее держал, в округе каждый кустик, каждое дерево знакомо. Возвращал он ее, а еще думал, будто ребенок непокорную удержит. Не угадал. Сбежала – и от него, и от меня. Туда сбежала, где никто не отыщет, откуда никто не вернет – в светлые небесные чертоги. И жилось ей там, думаю, слаще, чем мне у родни неприветливой.

Стоит ли упоминать, что отец меня не очень жаловал. Редко я от него доброе слово слышала, все больше попреки и фразу любимую: «Благодарна будь, что в лес не гоню».

И сыновья, от законной жены рожденные, когда подрастать начали, эту манеру быстро переняли. Вот тогда я наловчилась от них, норовивших ручищами за косу дернуть или синяков наставить, ускользать и прятаться, чтобы не сыскали. Пригодилось бы мое умение и в этот раз, кабы сообразительней оказалась.

Из леса вдруг потянуло холодом, и я вздрогнула, но не от ледяного дыхания, больше от ужаса.

Мороз пока не страшен был, хотя кто другой продрог бы до костей. Из одежды на мне только платье тонкое, золотистое на лямочках держалось. Так и сверкало в лучах заходящего солнца. Жертву ведь нужно красиво приодеть, показать духу – вот оно, твое подношение, прими и не гневайся на нас больше.

Мачеха когда в комнату завела, наряд, на кровати разложенный, показала, признаться, кольнуло в сердце, пробрало до нутра. Отец его когда-то из города привез не для меня, для дочки младшей на приданое, хотя той пока лишь девять зим минуло.

Но красивое оно оказалось, глаз не отвести. Сперва золотое платье на тонких лямочках надевалось, все сверкающее, переливающееся, а поверх него пышное, из тонких кружев сплетенное. И довелось же мне такое чудо примерить в последний день жизни. Родня для монстра не поскупилась.

В общем, когда я в те кружева вцепилась, насилу оттащили, да только верхний невесомый наряд уже в лохмотья превратился. Решили тогда в нижнее платье нарядить, и его натягивали чуть ли не всем скопом – сопротивляться и изворачиваться я горазда была.

Наверное, не вырасти подкидыш такой колючкой, и пожалеть бы могли, поплакали бы напоследок, а так привязали в тонюсеньком платье к дереву и побыстрее из леса убрались, на прощальные слова время не тратя. Отец только посмотрел и сказал: «Вся в мать, такая же неблагодарная. А ведь я ей жизнь спас. Вот и ты за родню не переломишься». Сплюнул в сердцах и ушел.