Большая охота

):

– Нануксоа!

Он взволнованно указывал на середину фьорда, и, проследив взглядом за его пальцем, мы увидели кремовое пятно, не спеша продвигавшееся к горлу фьорда, – белый медведь!

Нет зрелища, которое пробуждало бы жажду крови в сердце эскимоса так же живо, как вид белого медведя. Я, во всяком случае, такого не знаю. И при всём своём равнодушии к охоте в Арктике я был взбудоражен не менее моих спутников.

Пока я стоял перед собаками с кнутом в каждой руке, удерживая их на месте, – ибо эскимосская собака не хуже своего хозяина знает, что такое „нануксоа“, – трое эскимосов как безумные сбрасывали поклажу с саней.

Как только с этим делом было покончено, Ублуя вскочил в сани и стрелой пронёсся мимо меня. За ним последовал Эгингва; когда он поравнялся со мной, я вскочил в его сани. За нами на третьей упряжке мчался Кулатуна. Человек, придумавший выражение „подмазанная молния“, должно быть, нёсся на пустых санях по следу белого медведя, управляя упряжкой эскимосских собак.

Медведь заслышал нас и огромными скачками устремился к противоположному берегу фьорда.

Я встал к стойкам саней, дав Эгингва возможность прилечь и отдышаться. Вне себя от возбуждения мы летели по заснеженной поверхности фьорда.

На середине фьорда снег был глубже, и собаки не могли бежать так быстро, хотя рвались вперёд изо всех сил. Но вот они учуяли след – и тут уж ни снег, ни что другое не могло их удержать. Ублуя, один со своей сумасшедшей упряжкой, далеко опередил всех нас. Достигнув противоположного берега почти одновременно с медведем, он тотчас распряг собак, и мы увидели, как они погнались за зверем – крохотные точки величиной не больше комара, стаей взбегающие вверх по крутому склону.

Прежде чем мы добрались до берега, Ублуя уже поднялся на вершину склона и сигнализировал нам оттуда, чтобы мы двигались в объезд – суша эта была не что иное, как остров.

Мы объехали остров кругом и нашли то место, где медведь вновь спустился на лёд. Он продолжал бежать по льду фьорда к западному берегу, преследуемый Ублуя и его собаками.

Самым странным в поведении медведя было то, что, как сказал мне Эгингва, он вопреки обычаю всех медведей в стране эскимосов не остановился, когда собаки настигли его, а продолжал бежать. Для Эгингва это было верным доказательством того, что в медведе сидит сам великий чёрт – грозный Торнарсук. Мысль о том, что он гонится за самим чёртом, ещё больше взволновала моего спутника.

Следы белого медведя.