Достойная вечность по разумной цене

Мы стояли на Красной Площади у Вечного Огня и смотрели на часового. От стен Кремля веяло историей и величественным безразличием, часовой тоже делал вид, что ему всё равно.

– А я знаю! Им шевелиться нельзя.

– М-м-м?..

– Ага! Прямо совсем.

– Да не, фигня какая-то. Так не бывает. А если ноги затекли?

Мы забились на щелбан и посмотрели ещё немного. Подморозило. С чёрного неба тихо и торжественно падал снег, падал строго вниз и поглощал все звуки на своём пути. Асфальт теперь устилал ровный белый покров, древние стены Кремля тоже начинали белеть.

Часовой не моргал и, кажется, даже не дышал. По крайней мере, пар от него не поднимался.

– А он точно живой? Может, макет?

– Смотри, снег на бровях не тает!

– Правда не тает…

– А ещё бывает такой синдром запертого человека, когда ты всё осознаёшь, но не можешь ни пошевелиться, ни моргнуть. Представляешь, если его сейчас разбило, а он и сказать не может. И так до пересменки.

– И ноги затекли…

Бр-р-р! Я помотал головой, заранее уже чувствуя, как набрякает в подсознании ночной кошмар.

В ту ночь мы отмахали целый марш-бросок, через Большой Москворецкий мост на Раушскую набережную, по Раушской на Космодамианскую, на Дербенёвскую набережную, потом на Павелецкую, на Даниловскую, на Новоданиловскую… Москва-река всё время оставалась слева, холод с её мутных вод передавался и мне, так что левая половина у меня вконец заледенела. А справа через дорогу – выпедрёжные заведения, потом запустелые выпендрёжные заведения с немытыми слепыми окнами, потом просто полуруины со свежими табличками «Памятник древности, охраняется государством», потом заборы – бетонные, жестяные, маслом крашеные, осыпающиеся, все в чёрной копоти испарений города.

Достоевский был бы доволен. А снег всё шёл и шёл, и мы зачем-то шли, оставляя за собой две чёрных цепочки следов.

Перед поворотом на Новоданиловский проезд есть спуск к воде, семь грубых гранитных ступеней вниз, последняя вся в иле. Мы встали на четвёртой с конца и достали ещё по одной жестяной гранате.

Пш-ш-ш, синхронно сказали гранаты, лишившись чеки.

Я нагнулся и поставил Арлекину на серый гранит между нами. Так что она, как и мы, смотрела на ленивое масляное течение столичного стикса. Стояла избоченясь, игриво поводя крутым бедром.

Она мне не нравится, сказала Таня, оставь ты её тут.

Я помотал хмельной головой, посмотрел на Арлекину, потом на Таню. Смысл доходил как-то с трудом.