Мыловарня леди Мэри

Доктора, которых папенька выписывал из столицы, в один голос твердили, что разум поврежден безвозвратно. И лучшее, что отец мог сделать для дочери, – отправить ее в монастырь Святой Елены, где находили приют такие вот убогие дети.

Так он и поступил. Из лучших побуждений, конечно. Мама-Васка говорила, что папенька сначала ездил каждую неделю в надежде, что храм отмолит меня, а потом все реже и реже. Потому что перестал надеяться.

А месяц назад к нему обратился сосед с предложением о браке со мной. Папенька дал согласие.

Еще бы. Я его прекрасно понимаю. Единственная дочь и наследница в таком состоянии, что выбирать не приходится. И через неделю, на следующий день по возвращении в имение, у нас помолвка. И мне уже страшно… Что же такое с этим соседом, что он прельстился на бедную Марусю? Страшный как смерть? Хромой, косой? Посмотрим… Как говорится, с лица воду не пить. Лишь бы человек был хороший.

Неделя пролетела в один миг. Но за такой короткий срок я добилась поразительных результатов.

Все же повреждения коры головного мозга, скорее всего, были не так значительны, как казалось сначала. И, возможно, Маруся при должном уходе и обучении смогла бы жить обычной жизнью, но больным ребенком никто не занимался.

А вот чудесное выздоровление матушка не преминула записать на счет монастыря.

Ко мне потянулись сначала монахини, потом родители детей, нашедших приют в этой скорбной обители, потом высшее храмовое начальство в виде самого падре.

И если матушка мне не понравилась своим настойчивым желанием сделать из меня дрессированную обезьянку, которая по приказу встает, ходит и говорит на потеху публике, то падре неожиданно пришелся по душе.

Невысокий, пухленький, с коротенькими толстенькими ручками и ножками и круглым животиком, натягивающим рясу до предела, он весь лучился весельем и добродушием, больше подходящим детскому доктору, чем пастору. Хотя не могу не признать, в этом что-то есть. Может быть, пастор и должен быть добрым доктором для своей паствы?

– Маруся, – говорил он, мягко грассируя, – дочь моя, ты меня понимаешь?

– Д-да, – ответила я.

Волновалась так, что челюсти снова онемели. Но мне было важно убедиться, что люди способны воспринимать меня дееспособной. Все же мама-Васка совсем не объективна, – п-пад…р-ре…

– Ох, падре, – мама-Васка всхлипывала, вытирая глаза старым застиранным платочком, – все понимает… что ни скажи… чудо, падре, чудо Господь послал! Совсем ведь плоха деточка была.