Тайна тринадцати апостолов

 – Вы не представляете, каких трудов нам стоило договориться об этом обмене! И вот теперь это… – он обвиняющим жестом показал на портрет, как будто сам адмирал Морозини подвел его, обманул его надежды. – Так что, Дмитрий Алексеевич, голубчик, на вас вся надежда! Сделайте все, что возможно, чтобы картина приобрела прежний вид!

– Конечно… я не думаю, что это будет трудно… вы ведь говорите, что это случилось только сегодня утром, значит, краски еще не успели засохнуть…

С этими словами он достал из ящика стола старинную лупу, которую предпочитал многим современным приборам, снова приблизился к портрету и внимательно вгляделся в окровавленный жезл.

– Странно… – протянул он спустя несколько секунд. – Очень странно…

– Что странно? – переспросил Лютостанский.

– Вы уверены, что это случилось только сегодня?

– Ну да, сегодня утром.

– Непохоже. Краски не просто высохли – они высохли уже очень давно и даже немного растрескались от времени, как и должно быть, и покрыты лаком… и вообще, такое впечатление, что этим краскам столько же лет, сколько самой картине…

– Да что вы? Этого не может быть!

– Я сам понимаю, что не может, однако…

В это время в кармане у Лютостанского зазвонил мобильный телефон.

Он достал его, послушал и быстро взглянул на Старыгина:

– Дмитрий Алексеевич, дорогой, вы тут пока разбирайтесь, что да как, а мне придется вас покинуть – начальство вызывает!

Закрыв дверь за Лютостанским, Старыгин перевел дыхание.

Он очень уважал Александра Николаевича, ценил его как блестящего специалиста, однако предпочитал работать в одиночестве.

Реставрация – дело долгое, неспешное, она требует тишины и сосредоточенности, и присутствие другого человека, пусть даже настоящего профессионала, нежелательно.

Дмитрий Алексеевич снял пиджак, повесил его на спинку стула и надел старый, заляпанный краской халат. Переодевшись, он снова подошел к картине.

Начиналась его любимая часть работы – знакомство.

Хотя он не раз видел эту картину, но сейчас ему предстояло узнать ее по-настоящему, узнать, как узнают близкого человека.

Для начала он перевернул картину изнанкой к себе, чтобы осмотреть холст.

Холст был целый, без дефектов и повреждений. И он, несомненно, был старый – об этом говорил и характерный цвет волокон, и особое плетение, обычное для холстов шестнадцатого века. Если бы Старыгину пришлось оценить подлинность этого холста, он бы в ней почти не сомневался.