Янина

А далее формируется текст „под редакцией“. Редакторов, кстати, может быть сколько угодно, а вот автор всегда один. Вот. Жду продолжения банкета»;

– «Принято к исполнению! Чем дальше набираю текст, тем больше переношусь в своё далекое детство – плывут воспоминания, которые не затрагивались на протяжении 60-ти лет. Не знаю откуда, но вдруг всплыло: „То не штука забиць крука… А то штука голо дупо забиць ежа“…».

Что ж, есть контакт, дружище Лёнчик. Есть нечто, нас объединяющее и с тобой, и с твоей удивительной тётей – странная, на первый взгляд, любовь к чему-то заоблачному – к почти незнакомой великой Родине наших далеких польских предков.

Вот он передо мной – авторский текст романа «Янина». Я прочел его за одну ночь. Но, откуда столько информации у автора, всю жизнь прожившего в ином социальном обществе и никогда не бывавшего в стране, где живут и действуют его герои. Развитое «писательское» воображение? Не думаю, что только это. Мне кажется, есть-таки некая генетическая память, позволяющая извлечь из глубин подсознания то, что невозможно постичь разумом.

А ещё воспоминания родителей и всех тех, кто ещё что-то помнил о былом и делился своим духовным богатством с жаждущими постичь и понять.

Когда мне было около пяти, в мои сны впервые прорвался и ужаснул фрагмент чьей-то жизни. С той поры и лет до семи страшный сон повторялся довольно регулярно, пока не выучил его наизусть, до мельчайших подробностей. Но, самое удивительное, в том сне ощущал именно себя, а не стороннюю личность.

Окружавшие говорили на незнакомом языке, но я их понимал. То был не немецкий язык, потому что в свои пять лет нисколько не удивился – тогда я свободно общался на этом языке. Позже понял – то был то ли польский, то ли чешский.

Казнили какого-то человека. Я видел все до мелочей и мог подробно описать любую деталь трагической сцены. Меня окружали люди в удивительно красивой одежде, украшенной мехами, птичьими перьями и еще чем-то ослепительно сверкающим на свету.

Стройными колоннами стояли солдаты в невиданной до того железной одежде. Очень много солдат. Только в руках у них были не автоматы, как у охранников лагеря немецких военнопленных, где я родился и прожил до шести лет, а очень длинные палки или громадные, как у нашего повара, ножи. Не могу сказать, какого возраста был во сне, но, думаю, далеко не пятилетним ребенком.

Помню ужас, который охватил, когда бедняге отсекли голову и подняли за волосы.