Вера, Надежда, Любовь

Собака была вся такая шелковистая, живая и миловидная, что Вера, как заметила ее, оживилась, ручонкой протерла заплаканные глазки и сказала:

– Привет, Лайка!

Лайка широко зевнула, немножечко повиляла хвостом, пытаясь сцапать свой хвост, и легла, положив голову Вере на колени.

– Она пришла ко мне, мама! – радостно сказала Вера в глубинку двора. – Лайка пришла к нам!

Мама ее не услышала, не откликнулась…

Вера подолгу сидела безмолвно, чтобы не потревожить Лайку, которая лежала у нее на коленях. Все думала о том, чем хорошо быть дворняжкой, ни о чем не думать, не мыться, вилять хвостом и валяться в траве.

Дворик просыпался. Из дома напротив вышла Гуреевна, имени которой она не знала. Знала только, что она Гуреевна, и называла просто бабушкой. За двором она разожгла костер. Она только что вернулась с пастбища, подоив свою буренку.

– Какая же ты стала невеста! Какую собачку одомашнила! – сказала она. – Нынче я к вам еще Маньку выпущу.

– Не нужно, – сказала Вера. – Не надо мне Маньку.

– Ишь, какая разборчивая невеста, – хихикнула Гуреевна, блеснув белыми зубками. Она вообще вся была очаровательная и смелая. К ней частенько приезжали и оставались ночевать близкие люди. Утром, провожая гостей в дорогу, им собирала корзину с продуктами. Гуреевна давала детям много конфет и домашнюю выпечку.

Манька осторожно вскарабкалась вверх по ступенькам крылечка и подошла к Вере. Она присела на корточки возле дворняжки и стала, любоваться ею. Затем стала поглаживать ее белую шелковистую шерстку и потрепала за хвостик.

Лайка тут же вскочила и поежилась.

– Не тронь, – хмуро сказала Вера. – Она моя!

– Хорошо, прости меня, я не буду, – Сказала Манька.

– Я буду в песочнице играть … – И она принялась щепоткой рассыпать с места на место песок. Маньке не так давно исполнилось три годика.

По улице мимо проходили соседи.

Лайка зарычала.

– Свои! – сказала Вера. – Ай- я- яй, какая ты нехорошая, нельзя!

В полдень Лайка очень сильно испугала зашедшего во двор почтальона.

Он был худощавым инвалидом, невысокого роста. Он сокращал себе путь, проходя через их двор. Неохотно отвечал на вопросы: « – Нет ли письма?», – прекрасно все понимая близких людей, так как сам был комиссован после ранения. – Кабы имелось письмо, сам бы сказал. – И уходил, тяжко опираясь на свой костыль.

Пробираясь через узкие тропинки огородов его всюду настигала лайка, которой уж очень нравилось потрепать его сумку с почтой.