Пусть аисты вернутся!

– И я верил.

– А власть всегда права?

– Власть – это те же люди, но которым эта самая власть голову кружит, и тогда они перестают быть людьми, – путанно пояснил дед.

– А кем же они становятся? – недоуменно посмотрела на него.

– Машиной, отдающей приказы, не задумываясь, чем это грозит людям, не наделенным властью.

– Хм, – только и сказала я.

– Ты молоко допила? – вдруг спросил он.

Я кивнула. Тогда он принудительно привалил меня к подушке и укрыл одеялом под самую шею. Этого ему показалось мало, и он пошел взял шерстяной шарф, которым обмотал мне горло.

«Чего-то болеть мне уже не хочется», – уныло подумала я.

Тихонько открыв калитку, чтобы никто меня не заметил, прокралась к печке и намазала лицо сажей. Если оно будет грязным, то меня отправят помыться, а вот если дед обнаружит синяк, то мне уж несдобровать. А так можно день не попадаться на глаза, а в случае чего сказать, что сажа не отмывается, или что это такой загар. Главное, чтобы дед не полез меня отмывать, а то он и шкуру сдерет, а мне и без того больно.

Хотя пока можно еще сказать, что с одной стороны обгорела на солнце, а вот когда синяк приобретет цвет баклажана, то будет весело…

Я натянула рукава кофты, чтобы не видны были содранные локти, а колени так же припорошила сажей. Их и вовсе можно не отмывать. Скажу, что все равно в огород пойду.

– Ах ты свинья! – Мама, как всегда, «любезна».

Я скривилась:

– Сейчас умоюсь, мам, не кричи, пожалуйста.

В кухню вошел дед и отпрянул, когда увидел меня такую красивую.

«Переборщила, видать», – дошло до меня.

– А это что за мара? – строго спросил он.

– Деда, мы Олегу помогали печку чистить, – я кривовато улыбнулась.

– Да? Это до того, как вы у Степанишны яблоки воровали или после? – невозмутимо спросил он, рассматривая лозину.

«Уже наябедничала. Карга старая», – подумала я. Но идти следует до конца:

– И до, и после. И мы не воровали, мы собирали те, которые упали возле забора. Что, запрещено?

– Запрещено! – крикнул он.

 – И врать запрещено!

– Опять хлестать будешь? – от безнадеги сказала я.

– Толку? – спросил он.

– Вот и я о том же, – с надеждой закивала головой, – без толку. Я ж на зло потом буду.

– Серьезно? – он ухмыльнулся. – Это если силы останутся.

– Мне кросс сдавать? – с ужасом спросила я. – Я даже на физкультуре не бегаю.

«Бегаю только от некоторых собак, от нашего участкового и от Степанишны», – вслух эту, мысль, разумеется, не озвучила.