Пассажирка с «Титаника»

Драться могли из-за чего угодно, от липкой карамельки до какой-нибудь мало-мальски приличной вещицы. Я не принимала в этом участия из боязни, причины которой не понимала. Забияки меня не трогали, я привыкла к своему особому статусу и принимала «неприкосновенность» как должное. Руку на меня поднимала только мать, и то изредка. В первый раз она поколотила меня за разбитое зеркало, но не смогла отбить у меня охоту уничтожать предметы, где я могла увидеть свое отражение.

– Вот уродина! – твердила она, собирая осколки пудреницы или буфетного стекла.

 – Ты гляди, Лерик, на эту тварюку! Опять от нее убыток! Может, придушить ее? Или в лес свести и сказать, что заблудилась! Пошла по грибы и сгинула. А, Лерик? Сколько она кровь нашу пить будет?

Отец мычал в ответ ругательства и махал волосатой лапой. Это означало, что его не интересует моя судьба, а мать не умела принимать самостоятельных решений. Благодаря ее слабому характеру я и выжила.

Папаше с мамашей было плевать на детей. Единственное, что имело для них значение, – это спиртное.

Выпивка заменяла им все, чем живут люди. Я смутно помню их серые одутловатые лица и визгливые голоса, сопровождаемые звоном стаканов. Они остались в моей памяти косматыми чудовищами по имени Лорик и Лерик. В свидетельстве о рождении, которое я захватила с собой, уезжая из дома навсегда, записаны их настоящие имена – Лариса и Валерий. Эти люди не вызывали в моей душе никакого светлого отклика, ничего, кроме отвращения.

Школы в поселке не было, ее закрыли.

За учениками приезжал автобус, чтобы отвезти их в соседний городок. С каждым годом учеников становилось все меньше.

Когда мне исполнилось семь, я не умела ни читать, ни писать. Со мной никто не занимался, меня не учили азбуке, не читали мне вслух, не рассказывали сказок на ночь. Засыпая, я слышала пьяные вопли взрослых или ссоры братьев и сестер, которые не ладили между собой. Наше ужасное существование должно было бы сплотить нас, но получалось наоборот. Мы видели друг в друге соперников, чуть ли не врагов.

Стоило мне подойти к кому-нибудь, как брат или сестра прогоняли меня с криками: «Чего уставилась, образина? Убирайся! Не то получишь!»

Я привыкла к одиночеству среди шумной компании, где на меня обращали внимание только затем, чтобы обозвать и прогнать. Друзей у меня не было. Я пошла в первый класс безграмотной неотесанной девчонкой, одетой не по размеру и не по сезону. Косички я заплетала себе сама, как умела.