Утесы Бедлама

Пора на прогулку, – сказал я. – Давай проверим, цела ли оранжерея.

Гулливер фыркнула, но лениво выбежала из комнаты, когда я открыл для нее дверь. Мне пришлось нагнуть голову, так как стропила находились слишком низко. Гулливер была еще довольно молода, но шесть крутых ступеней она преодолела с грацией пожилой леди. Проход был таким узким, что боками собака касалась стен. Стенные панели были отполированы в некоторых местах – результат года утренних и вечерних прогулок. Без сомнения, за этой стеной следили больше, чем за какой-либо другой стеной в доме.

Я начал спускаться вслед за собакой. Нога болела, но перед тем, как остановиться, я преодолел четыре ступеньки. Это было гораздо лучше того, как я передвигался полгода назад.

Окна коридора смотрели в сад. Они были сделаны из осколков старого витражного стекла, на которых угадывались обрывки латинских изречений и одеяния святых. Стекла звенели на ветру, сквозь щели проникали холод и сырость. Год назад, когда я вернулся домой после долгого отсутствия, меня еще долго приводили в ужас слизни и мох на внутренней стороне окон.

Но со временем от безнадежности я перестал все это замечать.

Лестница тянулась дальше в темноту – десять ступеней, все разной высоты. Спускаясь, я придерживался рукой за стену, чтобы не упасть. Дверь внизу намертво заклинило в полуоткрытом состоянии. Гулливер с трудом протиснулась сквозь щель, а я прошел боком. Новый коридор был таким же грязным, что и предыдущий, но неожиданно выводил к главной лестнице.

Вдоль нее по левую руку висели портреты покойных членов семьи Тремейнов и Лемонов, а над ними – портреты незнакомых мне людей в военной форме и элегантно помятых шелках. Внизу, рядом с дверью в кабинет Чарльза, были портреты тех немногих родственников, которых я знал лично: тетки, научившей меня стрелять, и нескольких братьев нашей матери. Последним висел потрет нашего деда, удивительно похожего на меня: он был тоже светловолосый и выглядел старше своего возраста. Там, где должен был находиться портрет отца, висел натюрморт с фруктами.

Пол был усыпан сосновой хвоей и щепками. Я поднял голову. В моей части дома было три этажа, а здесь прямо от лестницы шли галереи, в высоту простираясь до самой крыши. Окон не было, отчего тут всегда было мрачно. Своды балок отбрасывали глубокие тени.

Но теперь в крыше зияла огромная дыра, через которую свисала надломившаяся ветвь старой сосны. Та боролась с силой притяжения уже много месяцев.