Досье без названия

И навсегда становятся рабами ваших лживых обещаний безопасности».

29.11.2015. Записи Камилль Руше

«Люди будут издыхать от страха». Хорошо это вижу вокруг, но совсем не замечаю в себе.

В группе паломников в Израиль на январь больше нет мест. Слишком долго считала, будут ли деньги после Рождества, чтобы оплатить поездку. Мадам Дюпре говорит, что я первая в ее листе ожидания.

Священник, который ищет везде свои очки, находит их у себя на лбу и хохочет.

«…и всё чтобы быть переизбранными.

Всё ради того, чтобы избиратели вообще ни о чем не задумывались. Иногда мне кажется, что в этом же состоит их идея минимальной зарплаты. Если нет, то почему же они с таким бесстыдством назвали ее зарплатой для потребления? Сколько лет уже эти деньги не измеряют качество нашей работы, не вознаграждают компетентность, а всего лишь рекламируют безумное и безудержное потребление. Тот, кто ничего не стоит на рынке труда, получает столько же, сколько тот, кто стоит двадцать евро в час. Зачем тогда работать? К чему стремиться быть лучше? Ничего удивительно, что теперь лицеисты протестуют против пенсионной реформы. Они еще ни дня в своей жизни не работали, а уже хотят выйти на пенсию. Потребляйте, потребляйте больше, завтра вы умрете от голода. Жаль только, что, как всегда, умирать будут не те, кто действительно виноват. Например, профсоюзные деятели, высшая форма раковой опухоли. Где же налоговые контролеры, чтобы проверить личные расходы наших профсоюзных деятелей? Где счетная палата, чтобы изучить бюджеты профсоюзов? Жирные крысы – эксплуататоры, жалкое меньшинство, которое убивает будущее целой страны работников. Кто спасет простого человека, которому «повезло» иметь коллегу – члена профсоюза или, хуже того, иметь такого начальника? Никто никогда не будет защищать права этих несчастных рабов. О, наши профсоюзы, никто не готов трогать это дерьмо, но как же это необходимо».

01.12.2015. Записи Камилль Руше

Наконец-то поняла, зачем я понадобилась мадемуазель Поль.

«У меня никого нет. Если со мной что-нибудь случится, что станет с Теодором? Мой малыш, ему всего пять лет. Даже и надеяться не стоит, что я проживу еще пятнадцать». Она говорит об этом, только если кота нет рядом. «Он такой чувствительный, я не хочу его расстраивать». Наверняка попросит взять его себе.

«Из чистой предосторожности не ищу, кто мог бы меня заменить, продолжить то, что начато.