Солнце любви

– Ну вот, старушка старая нашлась. От тебя глаз не отвести. Я на тебя обратил внимание ещё тогда, когда приходила на мои вечера, – придумал он, чтобы сделать её приятное.

– Правда? – спросила она.

– Конечно, правда, – подтвердил Теремрин.

В эту минуту он готов был разорвать на части Стрихрнина, сломавшего жизнь этой милой девушке. Он очень осторожно и ненавязчиво обнял её. Она доверчиво прижалась к нему, еле слышно всхлипнув.

– А глазки у нас на мокром месте, – сказал Теремрин и, повернув её к себе, нежно коснулся губами этих самых повлажневших глазок.

Она не отстранилась, напротив, ещё крепче прижалась к нему и разрыдалась. Теремрин отвёл её на боковую дорожку скверика, усадил на скамейку, сев рядом в полном замешательстве. Татьяна разрыдалась у него на плече, и он понял причину: видимо ей долго пришлось носить в себе своё горе. Она не могла доверить его родителям, поскольку время для наказания Стрихнина было упущено, а травмировать просто так, не имело смысла. Случившееся стало для неё катастрофой.

Она прятала своё горе за внешней беспечностью, весёлостью, она никого не пускала в свой внутренний мир, и вот вдруг, возможно, совершенно неожиданно для себя, пустила в него Теремрина. А он сидел с нею рядом, осознавая, что отправить её одну в таком состоянии нельзя, но и оставить у себя невозможно.

Так просидели они довольно долго. Близился отбой, после которого ходить по территории госпиталя не полагалось. И Теремрин решился:

– Знаешь что, – сказал он. – Пойдём ко мне в палату.

Тебе надо успокоиться. Куда ты в таком виде поедешь?

Она повиновалась безропотно, и Теремрин загадал: если дежурная медсестра их не заметит, то он постарается оставить Татьяну у себя. Ну а если уж проскользнуть тайно не удастся, тогда придётся принимать какое-то иное решение.

Не встретив никого в коридоре, они вошли в палату, и Теремрин запер дверь на ключ.

– Не надо зажигать свет, – попросила Татьяна. – Я, небось, чумазая от туши.

Теремрин понял, что именно по этой причине она и согласилась вернуться в номер.

Татьяна села в кресло. Теремрин опустился на широкий подлокотник, притянув её к себе. Она всё ещё всхлипывала, и он снова стал целовать её солёные от слёз глазки, щечки, руки, нашёптывая ласковые слова. В нём проснулась нежность, проснулась, быть может, потому, что его душа ощутила широкую, добрую душу Татьяны. Ему было жаль её сломанной жизни, и очень хотелось утешить, чем-то помочь. Но чем он мог помочь? Разве только участием.