Кладоискатели

Та вжалась в кресло, плечики ее встопорщились, как у птенца перед первым полетом, и она затрясла головой, мол, нет, нет, а когда губы Матвея коснулись ее худой, горящей румянцем щеки, зажмурилась и обмякла вся – не девица, а свеча оплывшая.

«Ну вот и все, вот и сделано!» – подумал Матвей, украдкой отирая губы после поцелуя, они казались липкими. Знать бы, чем русские девы щеки румянят.

Любовное объяснение происходило в парижском доме русского дипломата Александра Гавриловича Головкина, где собралось небольшое общество, преимущественно русских, по той или иной причине оторванных от родины.

Вечер вполне удался, были даже танцы. Небольшой оркестрик – две скрипки, клавесин и контрабас – очень ловко изобразил менуэт, потом кадриль. Набралось шесть пар молодежи. Душой танца все желали видеть Лизоньку Сурмилову, дочь заезжего богатея, но она не претендовала на эту роль: стеснялась, краснела, одергивала розанчики на плечах, стараясь прикрыть слишком обнаженную по уставу моды грудь.

В кадрили Матвей постарался, чтобы его парой была мадемуазель Сурмилова. Во время перемены кавалеров он старательно искал ее глазами, как только удавалось завладеть ее рукой, выразительно сжимал ей пальчики. Лизонька каменела и не только не отвечала на знаки внимания, но, казалось, готова была расплакаться.

Матвея раздражала эта застенчивость. Болтаясь без малого три года по Европам, он привык к другому обращению с девами. И француженки, и польки, и немки – все понимали с полуслова, при этом были раскованы, резвы и за словом в карман не лезли.

Видно, Лизонька – та крепость, которую надобно брать приступом. После танцев Матвей увлек девицу в гостиную и бросил к ногам ее заветные слова. Кажется, проняло…

За ужином тоже сидели рядом, хотя хозяйка дома решила соблюсти полный этикет, и гостей за столом рассадили по заранее написанным билетам. Но наш ушлый герой считался своим человеком в русском представительстве, ему нетрудно было внести в распределение билетов свой порядок.

Ужин шел ходко, разговаривали с интересом, ругали погоду, почту, дороговизну и проклятие Франции – экономиста-шотландца Джона Лo. Предприимчивый финансист, помогая королю Людовику XV выплатить огромный долг государства, ввел в обращение бумажные деньги. Начинание казалось разумным, запас звонкой монеты увеличился, а потом как-то все разом рухнуло и все разорились.