Повесть о Предславе

Мамка принялась утешать её, что-то шёпотом говорила об отце, о стольном Киеве, о долгой дороге, которая-де отвлечёт крохотную княжну от тяжких и совсем не детских дум.

Спустя несколько дней после похорон отец Ферапонт позвал Предславу на урок, усадил на скамью, велел начертать на бересте:

«Киев – мать городов русских».

– Ну вот, княжна, – одобрительно покивав седой головой, промолвил учитель. – Поутру поплывём мы на ладье под ветрилом[51] в стольный наш град.

Отец твой, князь Владимир, вельми опечален кончиной матушки твоей. Ну, да все под Богом ходим. Одно сказать хощу: добро мы с тобою грамоткою словенской позанимались. Не стыдно за тя будет пред отцом твоим. Тому рад.

– Как, батюшка, нешто[52] заутре[53] и поплывём? – изумлённо вопросила княжна.

Она и печалилась, что покидает родные места, но и одновременно сгорала от нетерпения, охваченная тем детским любопытством, какое испытываешь, когда открывается перед тобой что-то новое, доселе невиданное и непознанное.

И всё-таки сперва пересиливал страх. Предслава стала испуганно озираться по сторонам, готова была уже окликнуть мамку, но отец Ферапонт, видно, понял, что творится в душе у девочки, и ласково, но твёрдо промолвил:

– Ничего, детонька. Оно тако и к лучшему.

И Предслава, глядя на доброе лицо учителя, вдруг улыбнулась, вмиг отстранив от себя, отбросив прочь всякие страхи.

Она была дочерью князя Владимира и впервые подспудно почувствовала как раз сейчас, в этот миг, в чём состоит отличие её от простых смертных, от прочих девочек и мальчиков, с коими ещё седмицу[54] назад играла в саду как равная с равными.

Она должна быть первой среди них, лучшей, должна знать и уметь больше, чем они. И поэтому она поплывёт завтра на ладье, она увидит стольный Киев-град, встретится со значительными, великими людьми.

Когда Ферапонт отпустил Предславу, она не бросилась, как бывало прежде, бегом по лестнице во двор или в бабинец, а медленно, задумчиво побрела в горницу. Она прощалась с опустевшим после смерти матери домом – домом, который становился теперь пустым, холодным, чужим и в который уже, наверное, не будет для неё обратного пути. Это она тоже понимала своим острым детским чутьём.