Саньци. Хранители

Тот, быстро отдернув руку и спрятав ее за спину, спросил:

– Можно с вами поговорить?

– Можно, – подумав разрешила я, – только без рук, без ног, – и почесав все еще саднивший лоб, добавила, – и без головы.

– Хорошо, – очень серьезно согласился он и, взяв стул за соседним столиком, спокойно сел напротив меня. Я с удивлением наблюдала, как собиравшийся сесть на этот стул посетитель плюхнулся толстым задом на пол и начал громко недоумевать по поводу: куда делся его стул. Вокруг него суетились официанты поднимая толстяка, отряхивая и подставляя другой стул.

Незнакомец, не обращая внимания на то, какой переполох учинил, продолжил:

– Теперь уже бесполезно задавать этот вопрос, но все же, почему вы подняли это, – он, не отрывая руки от стола, показал на мою шею, – но еще хуже, что вы одели это на себя.

Несколько мгновений я ничего не могла понять, но вспомнив про медальон-капельку, взялась за узел шнурка.

– Если это ты потерял, так бы сразу и сказал, – пытаясь развязать шнурок, сказала я.

– Вы не сможете его снять, теперь он стал частью вас, – незнакомец продолжал пристально не мигая смотреть на меня. Смотрел не в лицо, а как бы разглядывал, как разглядывают незнакомый предмет. Меня бросило в жар и стало жутко не по себе.

– Вот еще новости, – разозлилась я на себя и на сидящего напротив меня шизофреника и, схватив тупой столовый нож, с усилием перерезала шнурок. – Вот! – положила я медальон на середину стола. Метал тихо стукнул о полированную поверхность.

Вечерний воздух стал душным и, наверное, от заходящего солнца окрасился в малиновый цвет, сердце гулко стукнуло – раз другой, и остановилось…

3

Лант готов был прожечь взглядом ненавистный затылок, но старался смотреть в пол, чтобы Силли не заметила, что теперь он может освобождаться из-под ее контроля. Конечно, это еще не всегда получается, но теперь все чаще и чаще туманный морок расступался, и он начинал видеть мир в истинном свете.

Лишь, когда Силли сжимала в своем твердом кулачке малюсенький кожаный мешочек с его – Лантовым сердцем, в груди нарастала нестерпимая боль, а глаза застилал серый туман, сквозь который мир казался неприятно скользким и ускользающим. Но теперь, когда он перестал быть абсолютным зомби, он чувствовал, что его сердце и воля по капле просачиваются сквозь стенки амулета, в который его заточила Силли, подчинив себе Ланта, и возвращается на свое законное место.