Да здравствует Государь! Три книги в одном томе

Георгий увидел разводы наскоро вытертой крови на лице и руках – кровь все еще текла из нескольких глубоких порезов – наверное от осколков стекла…

Почему то самые первые слова сказанные матерью-императрицей не удержались в его памяти – он запомнил только собственное хаотическое мелькание мыслей… И среди них – раз живы мама и младшие брат и сестры – то наверняка ничего плохого не случилось с отцом и Ники!

– Сын мой, – донеслось до него… – Главное ты жив, и все мы остались живы! Это совершенно непостижимо! Это чудо, которое сотворил Наш Господь!

И вновь у Георгия не было сил ответить – хотя губы его шевельнулись что то произнеся…

Убедившись что дети живы и почти в порядке, Мария Федоровна, оставила их одних… Приказав позвать лейб-медика, который – сам помятый и в синяках – растерянно метался между десятками раненных и контуженных, царица взяла спасательные работы в свои руки.

Вместе с лейб-медиком и несколькими лакеями начала энергично действовать – не в пример стонущим и растерянным мужчинам.

Мария Федоровна обходила раненых, помогала им, всячески стараясь облегчить их мучения…

Они переходили от одного пострадавшего к другому, помогая встать, утешая, ободряя, бинтуя раненных – в ход пошли простыни скатерти и дорогое белье из разбитых чемоданов и сундуков… Мария Федоровна без всякой жалости расправлялась с любимыми блузками, украшенными тонкой вышивкой придворных мастериц, батистовыми сорочками и нижними юбками, отделанными льежскими кружевами и бинтовала истекающих кровью людей.

Кто-то присоединился к Государыне – но многие просто находились в полной прострации и тупо смотрели на происходящее, оцепенев от всего случившегося. Георгий тоже никак не мог придти в себя, лишь отстраненно фиксируя окружающее…

На глаза попадались то ярко начищенный блестящий ярой медью самовар жалко валявшийся в луже… То флигель-адъютант Шереметев, баюкающий руку с забинтованным раздробленным указательным пальцем – с видом человека получившего без малого смертельную рану.

То барон Шернваль сидевший на насыпи – кажется он не понимал что такое с ним произошло… То Ванновский – прижимавший мокрый платок к огромной шишке на лбу, но при этом пытавшийся что-то бодро командовать офицерам…

Впереди вдруг возникла какая – то возня, крики – кто-то жалобно заплакал.