Цикута

Младенцы, словно предчувствуя, что жить им предстоит именно в Черногрязенске, родились смугленькими, что сподвигло соседа-биолога выдумать теорию внутриутробной предусмотрительности и поспешной мимикрии.

После рождения близнецов (у четы Колодкиных есть ещё две девочки) Роману Ивановичу, работающему на химической фабрике «Лазоревые дали», чтобы прокормить семью, пришлось поднатужиться. Не ожидая от начальства весомых вспоможений, слесарь Колодкин осмелел, приободрился и из усреднённого несуна обернулся несуном усердным, благо с фабрики «Лазоревые дали» всегда есть что нести.

Латунные втулки, медные провода, этиловый спирт, сливаемый на пару с электриком Щепоткиным, всевозможные гайки, подшипники, черенки для мётел, удобрения, аэрозоль-антиклещ «Берёза» – всё это Роман Иванович, не уступая в прыти завхозу 2-го дома Старсобеса Альхену, пользует постоянно, но в отличие от старгородского воришки – без стыда и раскаяний.

Досуг у Романа Ивановича прозаичен и однообразен. Погожими днями, спасаясь от ядовитой скуки, с группой молчаливых единомышленников он прячется под побитым пластиком дворового навеса и в синей мгле летучего никотина стучит по столу игральной костью домино.

В ненастье семьянин Колодкин сидит перед семейным телевизором, осмысливая мировую жизнь. Финансовые кризисы, вопрос внешнего долга и бессмертная коррупция приводят Романа Ивановича в праведное негодование: в неистовстве он сжимает кулаки, бормочет изощрённые проклятия и посылает советы в безответное пространство.

Лежащая подле него почернелая пепельница быстро наполняется горкой измятых окурков. Но гнев утихает и сердце смягчается, как только до нюха Романа Ивановича достигает запах домашнего борща, наваренного рачительной рукою Татьяны Петровны.

– Ешь, Рома. Пусть их. У нас своя политика, – успокаивающе говорит хозяйка, опрокидывая в мужнину тарелку раскалённый половник пряного борща.

ЧУДО-РЫБА

Должно сказать, что подобное явление редко попадается на Руси.

    Н. В. Гоголь

Москва. Словно многоголовая торговая гидра, разинув широченные пасти бутиков и гипермаркетов, пылает она искусительным огнём неоновых витрин. Колдовские трели Гамельнского крысолова ничто в сравнении с гипнозом столичного блеска, сулящим долговечные блаженства. В золотом, искристом плаще, древний город шумит, поёт, танцует, ласкает, кусает, пугает, дурманит, одурачивает и всегда, всегда ждёт потребителя.