Дыши со мной

Так что мы с Джамилем застряли здесь минимум на год. Хотя ему вроде понравилось. Изучает окрестности с Кэрри и выглядит довольным жизнью. Я уже подобрал ему учителей по всем предметам, а тренировать буду сам, времени адски мало, но на сына я его выкрою.

Сегодня переговоры с кирийским партнёром зашли в тупик, не решив ни единого вопроса, мы расстались крайне недовольные друг другом. Поэтому я не в духе. Правда, я уже три недели не в духе, с тех самых пор, как спустился по трапу в местном аэропорту.

Вчитываюсь в бумаги в поисках компромисса, когда Джамиль вбегает в кабинет нашей съёмной квартиры.

Он сегодня какой-то взбудораженный, но по-хорошему, ему определённо весело.

– Привет, пап, – он садится на стол с краю, стараясь не задеть документы – знает, что буду ругаться. – Я сегодня был на скалодроме. Очень круто!

Он начинает рассказывать, как понравилось ему лазать по отвесным стенам, как он подружился с местным мальчиком, который, к счастью, говорит по-арански, потому что кирийский Джамиля слабоват пока.

Жалуется, что вредная Кэрри не покупала ему газировку, в то время как Эрику мама покупает. Мне приятно видеть его в таком приподнятом настроении, обычно сын гораздо более сдержан. Сама Кэрри, на которую он только что ябедничал, заходит с тихим стуком и спрашивает, можем ли мы обсудить кое-что. Отсылаю сына на кухню просьбой сделать мне чашечку кофе, чтобы спокойно выслушать гувернантку, которая следит за ним вот уже почти восемь лет и знает Джамиля лучше, чем собственная мать.

– Я по поводу мальчика, с которым подружился Джамиль, – начинает она, и мне не нравится насторожённый тон её голоса. – Я впервые видела, чтобы он общался с кем-то так открыто, – продолжает Кэрри. – Хотела договориться с его матерью о том, чтобы мальчики виделись где-то помимо занятий скалолазанием, а она сказала, что вы, возможно, не разрешите, – гувернантка делает паузу, видимо, не зная, как продолжить. – Мальчика зовут Эрик Эванс, – выпаливает наконец.

Нет, мир не рухнул после этих слов.

И даже не защемило сердце. Прошло восемь долгих лет, я научился жить без Мари. Но что-то всё-таки осталось, что-то кольнуло. Я уже открываю рот, чтобы сказать Кэрри, что мальчикам, действительно, лучше больше не видеться, когда в комнату врывается Джамиль:

– Почему мне нельзя общаться с Эриком? – смотрит исподлобья. Упрямый.

Не отступится, пока не узнает правду. А я не привык врать сыну:

– Эрик – сын человека, которого я ненавижу, – говорю как есть.