До последней стрелы

– Подожди, – Ясмина, развернувшись, шагнула к одному из монахов и протянула ладонь. – Кольцо.

– Какое еще кольцо? – попытался было отмахнуться толстяк, но девушка едва уловимым движением схватила его за руку и резко, быстро вывернула кисть на излом.

Монах взвыл.

– Мое кольцо, – спокойно повторила она, не ослабляя хватки. – Ну?

– Отпусти! Сейчас, сейчас! – толстяк судорожно рылся свободной рукой в складках сутаны. – Вот!

В ладонь Ясмины легло кольцо с крупным зеленым камнем.

– Поехали, – белобрысый запрыгнул на чубарого коня, потом, обернувшись с седла, обратился к девушке.

 – Придется тебе немного прокатиться на крупе. Но тут рядом, да и поедем шагом. Скарлет, отвези мешки в Эдвинстоу. Потом в лагерь. Прощайте, святые отцы! Ноттингем недалеко, до закрытия ворот вы успеете. И покормите лошадь – на нее смотреть больно.

Через полчаса чубарый конь довез своих седоков до большой поляны, со всех сторон защищенной пышными высокими дубами. Посреди поляны крупными камнями было огорожено место для костра, вокруг стояли несколько саксонских шатров, у дальнего края виднелся навес.

– Приехали, – сказал всадник и обернулся через плечо к девушке. – Что ты так смотришь?

– Пытаюсь понять, ты меня спас или похитил?

Ясмина легко спрыгнула на землю.

Белобрысый рассмеялся:

– Все сразу. Не бойся, ты не пленница.

– А вдруг меня за дело связали? Может, я страшный человек? Убила кого-нибудь?

– Здесь тебя никто расспрашивать не будет. Захочешь – расскажешь, нет – значит, нет.

– Не сейчас, ладно?

– Хорошо.

Он повернулся, увидел подошедшего толстяка в монашеской сутане и махнул ему рукой.

– Я уж собирался тебя искать. Это Ясмина, наша гостья. Это отец Тук, мастер обработки ран и ссадин, он тебе поможет.

– Пойдем, девочка, не бойся, – приосанился монах, услышав слова белобрысого. – Робин, она в надежных руках.

– Робин? – Ясмина отступила на шаг. Из-за разницы в росте ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть белобрысому в глаза – оказалось, что они чистого серого цвета.

– Так это о тебе поют на окрестных постоялых дворах?

– А что, поют, да? – снова рассмеялся он.

– Еще как. И ты правда попадаешь в тонкий ивовый прутик со ста шагов?

– Со ста тридцати.

Старый Али-Хаджи одобрил бы такую уверенность. Не хвастовство, а именно уверенность.

– Что еще про меня поют? – весело спросил белобрысый.

– Что ты со своей шайкой грабишь церковников и сборщиков податей.