Конус жизни

– Двадцать три человека, – сказал он. – Могу назвать фамилии, имена, другие сведения…

– Пропустите, – старик покачал головой. – Возможно, я знаю этих людей. Возможно, нет. Это не имеет значения. А что с ними?

– Имеет значение, – убежденно сказал Златкин. – Вы их убили. Каждого.

– Я никого не убивал, детектив, – тусклым голосом произнес старик. – Почему вы пришли сейчас, когда провалили дело?

– Я пришел, чтобы задать вопросы…

– Оставьте! Мы просто разговариваем. Официальных полномочий у вас нет и быть не может.

Так что вопросы могу задавать и я, и оба мы имеем равное право не отвечать. Хотите продолжить? Кстати, вы не боитесь стать двадцать четвертым?

Златкин почувствовал себя беззащитным перед стариком, который, в принципе, не смог бы нанести ему никакого физического ущерба, но сумел бы лишить его жизни так же просто, как смахнуть шмеля, усевшегося на подлокотнике кресла.

– Я не стану двадцать четвертым, – стараясь выглядеть спокойным и уверенным, сказал он. На самом деле Златкин не был уверен ни в чем.

Ни в том, что двадцать четвертым не станет, ни в том, что двадцать три из списка стали жертвами безумного старика, ни в том, что старик действительно что-то сделал, а не просто занимался самой мирной наукой на свете – психологией личности.

Златкин рассчитывал на неожиданность, на то, что старик сразу сломается и заговорит. Скажет правду. Наверняка не истину. Но хотя бы правду.

Старик оказался хитрее. Или умнее. Или дальновиднее.

– Доведу до конца ваше дело, – сказал детектив, – и выйду в отставку.

С сознанием того, что оказал людям услугу. Если оставить вас на свободе…

Если успею довести дело до конца, – подумал он. Большой вопрос: кто окажется за решеткой раньше – доктор Аллисон или детектив Златкин.

– Оставите, конечно, – пренебрежительно произнес старик, но Златкин все же уловил в его голосе нотку неуверенности. Не мог он быть уверен. Никто не может быть уверен ни в чем на сто процентов. Не бывает вечных двигателей, идеальных машин, характеров и теорий.

Идеальных преступлений не бывает тоже. Старик это знает. Конечно, знает, при его-то уме.

Старик молчал, подставив солнцу лицо и закрыв глаза. Воображает, видимо, что, если не будет смотреть, то гость исчезнет, как исчезает воспоминание, если думать о чем-то постороннем. О белом слоне, например.

Детектив кашлянул, и старик отмахнулся от звука, как отмахиваются от надоедающей мухи.

– Хорошо, – хмыкнул Златкин. – Теперь моя очередь для недоговорок.