Магритт

А кому-то, не обращая внимание на всю эту суету, собирать вещи покойного и укладывать по коробкам, занося все в длинную опись, поливать и раздавать комнатные цветы, пристраивать домашних животных, наводить порядок и всем этим полностью стирать все следы того что худое или жирное тело, распластавшееся на полу с дырками от пуль или синими полосами от удавки вообще когда-то жило нормальной жизнью.

Что-ж, после Моно таких вещей немного. Обошедший половину мира оставил после себя на удивление мало следов.

Я натянул перчатки, достал блокнот и карандаш. Осматривать в комнате было особенно нечего, убирать тоже. Ни цветов, требующих полива, ни домашней библиотеки, которую нужно еще пристроить по букинистическим лавкам. Даже одежды особо нет – пара курток в шкафу и ворох полусухих мятых рубашек в раскрытом чемодане. Все можно отправить на барахолку через Taobao[4] по пять юаней за вещь, а с выручки получить свои законные десять процентов.

Даже чертов цветастый халат из лужи, если сдать его Линю в химчистку предварительно и не писать, что последним его носил покойник.

Марсель шиковал и здесь в этом довольно паршивом со своей лощеностью и поддельностью, хоть и лучшем отеле в городе. Две комнаты и телевизор в половину стены. На экране беззвучно шевелили ртами дикторы на фоне тревожной картинки с летящей на восток стаей дронов. Две едва заметные строчки синхронно переводили одновременно на английский и русский.

На полу разлита вода, крупные осколки в ней как поколотые ножом куски льда. На краю широкой застеленной кровати сидела девушка в тонком шелковом халате, сидела неподвижно и безразлично разглядывала пустой угол между бутафорским книжным шкафом со склеенными корешками и вполне себе настоящим баром. Ее ладони покоились на голых коленках, пальцы на ногах были поджаты, словно спасались от разлитой холодной воды.

– Простите, – виновато кивнул я. Девушка не пошевелилась. Ее лицо скрывали от меня аккуратно подстриженные под удлиненное каре волосы, виднелся только слегка вздернутый кончик носа. Справа от нее над стеклянным наполовину опустошенным баром прямо к стенке были пришпилены неровные клочки газет. Я пробрался ближе, переступив осколки. Так и есть – тут все от столичной «Ри Чу»[5] до трехцветной желтой прессы.