Шамбала

Сколько раз слышала этот вопрос – и множество подобных – и каждый раз, стоя против чрезмерно ярких софитов, готова была разрыдаться, но вместо этого молчала.

Толпа изучает меня, как подопытного кролика. Роскошный зал амфитеатра заполнен до отказа. Тата еще перед моим выходом говорила, что в первый день продаж за билетами выстроилась километровая очередь. Людей слишком много, чтобы я осознала их присутствие.

Сколько раз до этого меня заставляли отвечать на этот вопрос.

Только в тот раз я почувствовала, что должна ответить. Я не могу больше молчать.

– Девочка, – мой голос слишком тих, но зрители заметно усмирели. – Я помню девочку. Ей было двенадцать.

– Что именно вы о ней помните? – теперь я понимаю, что ведущий чеканит равнодушный текст многомиллионного тиража.

– Она… дала надежду на лучшую жизнь… она… – я смотрела прямо в ослепительные огни софитов, – она не сумела их спасти… и ушла вместе с ними… – я выпрямилась. – Еще помню Дока. Слишком талантлив. Слишком… Родись он в столице, мир мог бы им гордиться… – нет, все не то! Почему я не могу сказать что-то действительно важное?! – Я помню девушку… у нее были темные волосы. Она любила малину… знаете, есть такая ягода – малина? – перед глазами, как вживую, мелькнуло пятно от ягод на белой блузке – и ее пустые, безжизненные глаза. Будь сильной, Кая. – И я помню своего брата!.. Потому что он изменил этот мир. Он его перевернул. А когда он лепил фигурки из глины… и посуду… замечательную глиняную посуду… – я вдруг стала задыхаться от душивших слез. – …он пел старую песню… про дождь, – я быстрым движением утерла слезы и усмехнулась: – хотя он никогда не любил дождь, – снова выпрямилась и ломано запела:

Пусть бегут неуклюже

Пешеходы по лужам,

А вода по асфальту – рекой…

Я умолкла, не в силах больше выдержать эту пытку, и с удивлением обнаружила, что некоторые из слушателей встали со своих мест и что-то мурлыкали себе под нос.

…и не ясно прохожим

В этот день непогожий,

Почему я веселый такой…

– Да это просто смешно!

– Она лжет! – кричат где-то с первых рядов.

Я вздрагиваю. Иные продолжают петь. Все они хорошо знают эту песню, ибо создали ее еще при Союзе.

Сотни ночей я лежала без сна, глядя в потолок, и нашептывала эту песню, глотая слезы. Его песню. Песню Ноя Штарка, одного из тех, кто когда-то заменил мне семью.

Дрожали колени и пальцы рук; поднялась какая-то суета. Глаза застилали слезы, уже ничего невозможно рассмотреть.