Странник

Она крутилась и крутилась в такт требовательному мяуканью и не давала никакой возможности от нее отвязаться.

* * *

Олег опустил ноги на коврик, привстал, постаравшись из суеверия ступить сначала правой, неловко подвернул лодыжку и чуть не упал. Кошка метнулась в угол, замерла на мгновение в искреннем испуге, заглянула ему в глаза желтым рысьим взглядом и мявкнула, на этот раз коротко и кротко. Кошка была красива: черная, с белой грудкой и белыми носочками на лапах. Происхождения самого аристократического.

И запрыгнула она в его зарешеченную, но открытую всем ветрам хибару на первом этаже, надо полагать, из чистого любопытства: глаза у кошки были доверчивые и детские.

– Есть хочешь? – спросил Олег как гостеприимный хозяин и выжидательно на нее уставился.

Чего он ждал? Что кошка скажет «хочу» или хотя бы кивнет? Не дождался, помотал головой, ухмыляясь самому себе, своей утренней неловкости и мысли, посетившей не тяготеющую к философичным обобщениям голову: «Как ее зовут?»

Олегу показалось невежливым называть ее просто «кошка».

– Как тебя зовут, барышня? – спросил он. М-да. Язык снова сработал быстрее рассудка, а впрочем... кошка мяукнула.

В некотором смущении Олег потер переносицу, уточнил:

– Муська?

Кошка мяукнула длинно и оскорбленно.

– Извини. Катя?

Кошка умиротворенно сощурилась и потянулась на передних лапах. Подошла к Данилову, потерлась о щиколотку, пропела совсем тихонечко, умиротворенно:

– Мя-а-а-у.

– Ну вот и прояснили.

Екатерина, значит. Кэт.

Данилов проснулся окончательно. Встал, прошлепал босиком на кухню, распахнул допотопный «Саратов», вынул пакет, отодрал зубами уголок, пометался глазами в поисках чистого блюдца, не нашел, выплеснул из пиалы в раковину остатки заварки, кое-как сполоснул, налил молоко, опустил на пол, предложил:

– Кать, ты пока беленьким разомнись?

Кошка опустила мордочку в пиалу, и ее алый язычок азартно замелькал.

– Не торопись, горло простудишь, – назидательно посоветовал Олег.

Катька промолчала.

Нет, с горлом он переборщил. Холодильник, выпущенный до эпохи исторического материализма, морозил на честном слове и приводил помещенные в его нутро напитки в состояние приятной кустарниковой прохлады. Ну а закусок там не было.

Олег забрался под душ и стоял, чувствуя, как улетучиваются остатки сна и похмельной мути. Пока не замерз. Выскочил, промокнулся полотенцем, мельком взглянул на собственное отражение в зеркале.