Герой туманной долины

Сытные сырные лепешки, прохладные буйные воды Босфора, разноцветные домики и свист рынка – все вокруг казалось сказкой.

Сказка продлилась недолго – жизнь дала то, что никто не мог предвидеть: ни мама, ни оставивший нас когда-то отец, ни дядя Хасан, который поил меня сладким чаем в кафе под нашей квартиркой, ни я сам.

Тогда я перестал видеть хоть что-то светлое.

Помню, как тогда мечтал стать кем-то особым и чего-то особого достичь, не подозревая, что мои желания некто свыше поймет по-своему.

Первой была официантка, которая помогла мне поймать ложку.

Я выронил ее из-за резкой головной боли, но девушка успела ее перехватить и вложить обратно мне в руку.

В момент, когда ее пальцы прикоснулись к моим, это началось.

Мне говорили, что в Антарктиде холодно. Наверное, в мгновение, когда загорелые женские руки дотронулись до моих, ставших почти такими же темными под палящим солнцем Стамбула, до меня долетел северный ветер, потому что такого жуткого мороза я не чувствовал никогда.

Всего один миг, и холод покрыл мое тело невидимой корочкой.

Миг, и я увидел ее.

Танцующая на большой сцене, высоко над зрителями, которые восхищенно смотрят, как она кружит в свете софитов на блестящей площадке. Она была знаменитой, окруженной любовью, цветами и поклонниками. Была желанной и счастливой, как всегда хотела.

Картинки сменялись одна за другой, а я с ужасом наблюдал и никак не мог понять, откуда они берутся и зачем они мне нужны.

А потом я испугался. Испугался, потому что она, та самая, очаровывающая сердца, сидела в тесной обшарпанной квартире, размазывая по щекам слезы, одной рукой сжимая полупустую бутылку, другой поглаживая ногу в растянутых шортах, которую изуродовал кривой красный шрам.

Ложка вернулась в мою руку, мама пробурчала недовольное «спасибо», с упреком взглянула на меня и продолжила есть долму.

А я заревел. Заревел в голос, выскочил из-за стола и бросился наутек, игнорируя окрики матери.

В тот день мне, наверное, следовало сказать официантке, чтобы она бросила танцы, никогда не выходила на большую сцену, избегала жаждущих ее провала недоброжелателей и больше всего на свете берегла свои ноги, ведь я видел – ее мечта обернулась трагедией.

Талант порождает зависть, а зависть толкает людей на жестокие поступки.

Но я не сказал. Я выбежал, окликаемый разозленной мамой, из кафе с комом во рту и теплой долмой в желудке, которая отчаянно просилась наружу.

Тогда мне было девять. Тогда я ничего не понимал.