Герой туманной долины

Он прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла, не отвернув голову от солнечных лучей.

Он думал, что где-то в мире в эту минуту разжигали мятеж с целью свергнуть политиков, где-то шла война и люди лишались близких, а он сидел в самолете, летящем в Реверипорт, и в очередной раз сражался с тоской. Он сравнивал тех людей, о которых размышлял, с самим собой, надеясь, что чужая боль заглушит собственную, заставит встряхнуться.

Не заставляла. Он только быстрее шел ко дну, словно наглотавшись мутной воды.

Он летел домой.

Дорога, о которой он думал так долго, никуда не привела, да и в Реверипорте ждать его было некому. Шеннона никто не встретит, никто не встанет у выхода с большой картонкой и криво написанным на ней именем друга, брата, сына или возлюбленного.

Он знал, все будет так: он выйдет из самолета, вжав голову в плечи, случайно коснется нескольких толкающихся пассажиров плечом, увидит чужую мечту и ее исход.

Тогда он зажмурится от головокружения, несколько раз тяжело моргнет, уговаривая кровь не бежать тонкой струйкой из носа, сожмет руки в кулаки и продолжит брести к эскалатору, стискивая побелевшими пальцами лямку спортивной сумки, в которой уместился весь его багаж.

Он знал, все будет так: он выйдет на улицу из здания аэропорта, провожая взглядом улыбающиеся пары и шумные компании прибывших, сядет в заранее вызванное такси, распластавшись на заднем сиденье, и попросит таксиста сделать музыку громче, чтобы спрятаться от ненужных разговоров.

Он знал, все будет так: он выйдет из такси и больше никогда не будет вспоминать про Стамбул, потому что тот разрушил его надежду, не освободив от проклятья.

Так и случилось.

* * *

Шеннон вернулся домой, где он рос, но так и не повзрослел до сих пор.

Хелли Бакер что-то сипло напевала себе под нос, выпалывая сорняки под яблоней, которая никак не хотела прорастать. Небольшого роста тощая женщина не стеснялась брать высокие ноты, хотя и была абсолютно лишена музыкального слуха, и надменно смотреть на проходящих мимо людей.

Шеннон кинул тихое «привет» и, как обычно, не дожидаясь ответа, поднялся в дом по шатким ступенькам старого крыльца, в сотый раз подумав, что с большой зарплаты обязательно вызовет мастера и поставит новое.

В доме было пусто. Солнце с боем прорывалось через закрытые потрепанные шторы и рисовало на потемневшей от времени столешнице бледную решетку.

– Птичка в клетке, Шеннон, – тихо проговорил он, кидая сумку на пол.