Столпник и летучие мыши

Гад поливал поля огненной блевотиной столь обильно, что от урожая ничего не оставалось. Девки дрожали и чахли от страха. Из года в год крестьяне страдали и слёзы лили, а погань змеиная крепчала и лютовала всё сильнее.

От бандитских налётов не помогали ни молитвы монастырских обитателей, ни заклинания ворожеек. В постах, власяницах, веригах и курениях не было никакого проку. Бог не слышал стенаний и воплей славян. Тогда Симеон Неправедный решил, что сможет достучаться до Всевышнего, если полностью отрешится от земных благ. И вообще, на горной вершине разговаривать с Богом сподручней. Ближе как-то. Он уже представлял себя Моисеем на Синае. Вот-вот Небеса распахнутся, и на него хлынут подробные Господни наставления по избавлению от врага. А может Отец самолично расправится со злодеем в знак благодарности за Симеоново подвижничество. Лёгким движением перста Всемогущий Бог лишит тварь зелёную огнедышащей главы. В доказательство того, что Милостивый не оставит в нужде Своего преданного сына, послушник взлез на самую высокую скалу и там уединился. Даже тонкой верёвочки сверху не спустил, чтобы миряне не могли через неё передавать ему кринки с молоком и хлебы, как это делалось для иных столпников.

Неправедный вынул изо рта крупный камень, который он там держал, чтобы не осквернять себя пустыми разговорами с бабами, время от времени возникающими у его столпа.

Разумихинские крестьянки кланялись отшельнику в пояс, как святому, и, сложив ладони, тихо лопотали. Послушник сердито поворачивался к молитвенницам спиной. Бабы, потоптавшись у подножия скалы и повздыхав, удалялись. А столпник усаживался в обжитую вулканическую выемку и продолжал глядеть на туманный скальный пейзаж. Он непрестанно молился и думал думу о том, как изничтожить гада. Так в абсолютном уединении проходили дни и ночи, никто не заговаривал с отшельником и не донимал как-то иначе. И вдруг его одиночество самым наглым образом было осквернено настоятелем, которого Симеон с недавних пор не считал выше себя или кого-либо из братьев.

Заслышав голос Порфирия, Симеон сплюнул вниз и, с предосторожностями наклонившись над ущельем, крикнул молодецким зычным баритоном:

– Поди прочь! И не тревожь меня, Порфирий, до той поры, пока Всемилостивый не услышит моих молитв, да не вырвет змеиную голову с корнем! Или не даст мне откровений Своих!

Игумен потряс над лохматой головой посохом.