Столпник и летучие мыши

Церковку без тебя никак не достроим. Уж и колокол вылит, а колокольни нетути.

«А и без церковки хороши будете. Христос сказал, что Царствие Божие внутрь нас есть», – хотел ответить столпник, но язык был крепко придавлен каменным кляпом. Игумен постоял, помялся, как нищий у господских покоев и, не дождавшись ответа, присел на валун. Он отринул от себя посох, подпёр ядрёные щёки пухлыми кулачками и, вздохнув, сказал негромко, с расстановкой уже не тому истрёпанному упрямцу и молчуну, что отдалился от мира на высоту в сто саженей, а всеобъемлющей горной дымке, единственной, способной впитать в себя горькие деревенские новости:

– Э-э-эх-х-х… Дураку хоть кол теши, он свои два ставит… Девки-то теперича по воду не ходют… На улицу носа не кажут, на игрищах не гуляют… А вчерась… Марфу…

– Что?! – истошно заорал Симеон и подскочил на месте, как ужаленный. Он так поспешно выдернул камень, что кровь изо рта резво брызнула на бороду.

– Уволо-о-ок, – завыл Порфирий и упал щекастым лицом в широкие рукава.

Два брата молчали в отдалении друг от друга, накрепко спаянные бедой. Один, всхлипывая, лил слёзы. Другой тяжело дышал, выдувая кровавые пузыри. Тупо глядя вниз, отшельник наблюдал, как чёрная козявка отлепилась от валуна и, тыча в грунт палкой, медленно поползла по дну ущелья прочь. Потом Неправедный зло швырнул вслед исчезающей вдали чёрной крапинке окровавленный камень, и его звонкий шлепок обозначил точку в мужском разговоре.

Симеон стоял столбом на своём столпе и пытался осознать происшедшее, но все мысли разбежались. Это спасло послушника от поражения ума и сердца. Он не желал верить, что гад украл лучшую девушку в Разумихино. Красота и доброта Марфы были всеобщей гордостью. Единственная дочь пасечника, девица осьмнадцати лет обладала небесной красою. Местные парни, знавшие девчонку, что называется, от горшка, попривыкли к её совершенству и принимали, как должное, хотя и побаивались смотреть откровенно. А вот заезжих молодцев при виде ангела, спустившегося на землю, так прошибало, что прямо дух из них – вон.

Симеон любовался Марфой с той же нежностью, с какою созерцал розовые пёрышки рассвета над влажными пашнями; голубые соринки незабудок в травянистом руне; солнечных зайчиков на зелёном шёлке ставка; хрупкого жеребёнка, приклеенного к молочной материнской торбе; агатовое дно колодца с масляным пятном луны. Всё великолепие земное, вызывающее у Симеона тихие слезы счастья, теперь, без Марфы, представлялось ему ущербным, даже жалким.