Дамский преферанс

Пакет моральной гуманитарной помощи сокурсников на этом, как показалось Маше, иссяк. Однако не тут-то было. Не успела она вздохнуть облегчённо, одновременно на оба освободившихся места (так ей показалось) жирным мешком шмякнулся Витька Прудников.

– Мась, ты чего? У тебя крыша в полёте? – развалившись, как сначала показалось Маше, сразу на двух стульях (нет, все-таки на одном) и мерно покачиваясь на задних ножках, насколько ему позволяло жирное, рыхлое тело, вещал Прудников. – Тебе чего, учиться надоело? Маська, ты просто дура! Ну, чистая дура! Осталось-то два раза чихнуть и один раз пёрнуть, и всё, Маська, всё – последняя сессия! Послед-ня-я, Мась! Диплом – и айда на свободу!

– Какая я тебе Маська? – отрезала она резко.

 – Меня зовут Маша, а эксклюзивно для тебя Мари-я! Понял? Мария! «Аве Мария» слышал когда-нибудь? Вряд ли. Но всё равно Маськой меня больше называть не смей!

Она собралась уходить, но Прудников примирительно взял её за руку:

– Слушай, старуха, а Мария – это красиво! Русское такое имя, настоящее, не какая-нибудь тебе хевра еврейская типа «Сара – Шмара».

Я исконно русские имена уважаю! У Иисуса Христа, между прочим, мамашу так же звали. Мария Магдалина! Красиво? Ещё бы! И, главное, по-русски, по-человечески.

Маша опешила и несколько секунд раздумывала, стоит ли ввязываться в дискуссию с этим малограмотным недоумком, но не выдержала:

– «Мамаша» Иисуса, как ты изволил выразиться, она же Дева Мария, и Мария Магдалина – это две разные женщины! Разные, придурок! И обе, между прочим, еврейки! А ты думал, они две тысячи лет назад в Палестину из России эмигрировали?

Бритый затылок Витьки Прудникова поплыл разноцветьем, как у хамелеона на брачном пиру.

Он взмыл со стула, громко брякнув его об пол, замахал руками, задыхаясь от ярости, захлёбываясь неразборчивыми словами, бросился вслед за уходящей Машей, натолкнулся на соседний стол, расплескав содержимое тарелок на пластиковые подносы, грязно выругался, побежал и настиг её уже на широкой лестнице, выводящей народ к яркому свету холла из подземелья столовой.

– Маська! Савельева! Мария! Стой! – орал он неистово. – Стой! Убью, дура! – И жарко, мерзко дыша ей в лицо, выпалил: – Ты как такое могла? Ты, дура, сволочь, змея подколодная, как посмела такое? Дева Мария? Мария Магдалина наша – еврейка? Русская она! Слышала ты, мразь, русская! Как тебе в голову такое прикатило? Как язык не отсох?! Убью!

– Да иди ты, придурок, – спокойно отстранилась Маша.