Третья палата от Солнца

Он вообще не очень разговорчивый, и всё, что я слышу это:

– Иди завтракать. Только умойся сначала.

Ян, так зовут нашего Птичника на самом деле, не идеален, но мне он нравится больше Хризы. Многим из нас. Поэтому я не пререкаюсь, хотя и хочется спросить, зачем выходить, если вскоре я снова отправлюсь в Клетку.

А лучше сразу на тот свет.

Из зеркала в душевой выглядывает отражение. Расчёску мне не давали, поэтому волосы спутались, губы рассохлись, но всё остальное такое же мрачное и недовольное жизнью, как было.

– Симпатяжка, – говорит сестра, скаля зубы.

В зеркале она не отражается, но мне достаточно посмотреть на своё лицо.

Умывшись одной рукой и попробовав пригладить волосы, я иду в столовую. Хорошо, что у нас тут нет никого с клаустрофобией, потому что комната тесная, потолок слишком низкий. Место внутри нашлось только для одного большого стола и двух лавок. Еду нам приносят снизу, из кухни.

Я оказываюсь внутри первая, сестра садится рядом. Мы не успеваем заскучать, когда открывается дверь и заходят остальные. Если они и рады снова меня видеть, то ничего не показывают. У нас правило – никаких ссор и выходок в столовой. Иначе нас будут кормить отдельно, в палатах, а это скучно. Три раза в день мы ведём себя почти нормально.

Молча, все занимают свои места.

На моей стороне: Я, сестра, Кит и Ольга. Напротив: Ник и Эда. Принца кормят внутривенно.

Пока санитары разносят хлеб, яйца и тарелки с кашей, я расскажу вам обо всех.

Эти люди – единственные, с кем тут можно общаться. Мы живём вместе, едим вместе, делаем всё вместе. Больше не с кем. Потому что к нам не допускают посетителей, а нас самих не выпускают наружу. Замкнутая система переваривающая саму себя.

Кит. Самый тихий и милый из нас. Он не разговаривает и часто сидит, уткнувшись в стену или в угол, не замечая ничего вокруг. А по внешности вообще не скажешь, что ему место в отделении. Представьте ангела с какой-нибудь картины: кудри, бледная кожа, большие тёмные глаза. Именно так он и выглядит, честно.

Эда. Самая взрослая, ей больше двадцати пяти. Её галлюцинации, судя по тому, что она рассказывает, могут переплюнуть воображение любого сюрреалиста. Что хуже, из-за них она постоянно путается, где заканчивается реальность и начинается сюр. Поэтому, пытаясь прийти в себя, она причиняет себе же боль.

На её руках, бёдрах, щеках, везде, где можно дотянуться ногтями, шрамы. И следы от зубов там, где она может себя укусить.