Причина остаться

«Возможность проживания», не считая того что бар находился в какой-то глуши, была весомым аргументом в пользу этой вакансии. После стольких ночей, проведенных в дешевых безымянных мотелях, а то и на заднем сиденье верного «Доджа», возможность остановиться в одном месте и иметь собственную постель казалась несбыточной мечтой. Но, несмотря на острую нужду в ночлеге и деньгах, чувство собственного достоинства и какие-никакие остатки благоразумия не позволяли мне покинуть машину и войти в этот чертов бар.

«Возможность проживания» и «оплата наличными в конце смены» теперь стали казаться слабо завуалированным намеком на известный способ заработать для женщин, попавших в тяжелую жизненную ситуацию, и он мне явно не подходил.

Пятьдесят долларов надежно спрятаны в лифчике, еще сотня – под сиденьем; в бардачке, может, найдется двадцатка мелочью, и я ничего не ела с шести утра. Ехать некуда, пойти не к кому, и все, что мне остается, – продолжать буравить взглядом никак не желающую гаснуть вывеску.

Или выйти и хотя бы разузнать…

Интересно, что сказала бы мама, если бы увидела меня в таком месте в такое время? Единственная ее фотокарточка, которая у меня была с собой, лежала в сумке на заднем сиденье. Края снимка чуть поистрепались, так что я старалась не доставать его лишний раз. На нем мама улыбалась, и волосы у нее длинные, вьющиеся и гораздо светлее, чем у меня: когда-то я ужасно завидовала этому чистому блонду и аккуратным, словно специально уложенным завиткам.

Она не любила этот снимок, хотя и выглядела на нем, как и на любом другом, красоткой. Я помнила каждую деталь фото: и пару едва заметных морщинок вокруг глаз такого же зеленого оттенка, как и мои, и грубую вязь шарфа, что закрывал ее подбородок, на котором, я знала, была родинка.

Не надо.

Сейчас не до этого. Не давая себе времени, чтобы в очередной раз впасть в уныние от воспоминаний о ней, я все-таки дернула ручку и вышла из машины. «Тойота» сбежавшей из бара блондинки на мгновение ослепила меня светом фар и, взвизгнув шинами по асфальту, скрылась за поворотом шоссе.

С каждым шагом к бару, вывеска которого мерно жужжала, я ощущала, что земля будто дрожит от раскатистых басов играющей внутри музыки, и теперь услышала пьяный гогот, перебивающий ее; кажется, это было самое шумное место в радиусе десятка миль.

«Не трусь, – сказала я себе, – всегда можно будет уйти». Но уверенности в этом я не чувствовала.