Доброволец. Запах грядущей войны

И не потому ли всякий зрелый муж вздыхает у камина втихомолку: «О, как бы мне остаться навсегда молодым?» Помнит он и свои стихи, написанные в юности, а самого уж лета к суровой прозе клонят… Вот и мне уж сорок, а грусть по былому все чаще и чаще душу томит…

– Полно вам, Иван Александрович. Не кручиньтесь о прошедших годах. Давайте лучше продолжим наши занятия. Я, как видите, пока освободился, а ветер, кажется, сделался слабым, бом-брамсельным и более препятствовать не станет.

– И в самом деле погода подходящая… – Мой собеседник, секретарь адмирала Путятина, коллежский асессор, а по совместительству еще и будущий классик русской литературы Иван Александрович Гончаров – автор «Обыкновенной истории», «Обломова», «Обрыва» и еще некоторых менее известных произведений – оторвал руку от фальшборта[4 - Объяснение этого и последующих морских терминов и названий, встречающихся в книге, см.

в Приложении.] военного фрегата «Паллада», уже начавшего свое долгое кругосветное плавание от Петербурга к берегам Японии.

– Мне нужно переодеться, – принц де Лень[5 - «Принц де Лень», или просто «де Лень», – салонное прозвище И. А. Гончарова. Сам писатель прозвище это принял без возражения и иной раз подписывал свои письма: «Гончаров, иначе принц де Лень».] перешел на французский и, закутавшись в короткое пальто, придерживая цилиндр, направился в каюту.

– Не задерживайтесь, – бросил ему вслед отставной подполковник лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Михаил Юрьевич Лермонтов, уж два года как сменивший военный мундир на статское платье.

Еще один знаменитый писатель и поэт, чье творчество мне, разумеется, тоже знакомо, постоял с полминуты на прежнем месте, облокотившись на фальшборт локтями и глядя вдаль на безбрежный морской горизонт, а после начал насвистывать песенную вариацию своей «Уланши» – дерзкого, хулиганского, наполненного матюками стиха. Вовремя спохватился и бросил это занятие. Есть морская примета, что свистом на палубе с легкостью можно нагнать шторм, а такие сюрпризы никому на «Палладе» не надобны.

– Как все строго на воде, – с грустью заметил Лермонтов. – И грустно…

А уж мне-то как грустно, тезка мой известнейший. Не передать словами. Это неунывающему барону Мюнхгаузену хорошо. У него безвыходных положений не бывает, а у меня?

У меня один в один, как у вас, Михаил Юрьевич:

Отворите мне темницу,

Дайте мне сиянье дня,

Черноглазую девицу,

Черногривого коня![6 - Лермонтов М. Ю. «Узник».