Долина скорби

Поднявшись, Огвул развернулся и на полусогнутых ногах направился к солдатам. Спровадив капитана, сир Бриан улыбнулся, ибо тот ему напоминал отца. Как и Огвул, сир Тайрон Донокан был осторожен, и вместе с тем был храбр, как лев, и верен, как пес, верный хозяину до конца жизни. Чуждый славы и богатств, что приходят с победами над врагом, он избегал двора и внимания к собственной персоне, предпочитая проводить время среди солдат. Ощутив внутри себя тепло от воспоминаний об отце, сир Бриан

прислонился плечом к валуну и опустил взгляд на эфес отцовского меча. Широкий, не более трех футов, меч привлекал внимание железным эфесом, украшенным массивным навершием в виде черепа, заключенного в тонкие дужки верхней гарды. Дужки нижней гарды, напротив, были широки и обращены к острию клинка. С этим мечом его отец исходил все южное побережье Соутланда[5 - Соутланд – Южная земля; лорд-наместничество Срединного королевства, в прошлом королевство Соутланд.], пока его не постиг удар. Пролежав в постели три месяца, показавшихся ему целой вечностью, сир Тайрон воззвал к сыну, чтобы он остановил течение его жизни. Как истый сын, проявляющий заботу о родителе, Бриан отказал отцу и был непреклонен на протяжении двух последующих лет. Он как сейчас помнил тот самый день, когда отец, пребывая на смертном одре, сказал ему со слезами на глазах: «Сын, нет ничего хуже для воина, чем помирать в теплой постели». Сказав это, отец закрыл глаза и замер, отойдя в мир Богов. Вздохнув, сир Бриан ощутил внутри себя пустоту и потянулся к фляге, лежащей в выемке между валунами. Отвернув крышку, он запрокинул голову и, не успев сделать и двух глотков, узрел, как небо озарила молния, а вслед за тем раздался гром. Тучи, набежавшие со стороны моря, скрыли солнце, а затем посыпались мелкие щекотливые капли, но, то было только началом. Озаряясь вспышками молний, небо пару раз громыхнуло и разродилось ливнем. Натянув капюшон на голову, сир Бриан поежился от внезапно напавшего холода, зевнул и закрыл глаза, ощутив тяжесть в голове: он ничего не слышал, кроме дождя, барабанной дробью отдающегося в голове, словно все, и крики чаек, и шум моря, и приглушенные голоса солдат потонули в нем.

– Сир, очнитесь! – раздался голос.

Чья-то рука легла на плечо Бриана, слегка его потеребив.

– Беда, сир!

Рука сжала его плечо, да так сильно, будто это была вовсе и не рука, а железные тиски, которыми палачи сжимают головы клятвопреступников.

– Эй, вставай, старый дурак! – сорвался голос на крик.