Последний писк полковника Зарубина. Иронический детектив

Какое-то издевательство надо мной высших сил! Почему? За что?

Мне стало нестерпимо больно от этих воспоминаний. Что можно сделать, чтобы отвести боль? Я вспомнил совет какого-то литератора: если досадное происшествие превратить в рассказ или в стихотворение, оно перестанет тебя мучить. Поэтому я немедленно схватил карандаш и на каком-то клочке бумаги вывел четверостишие:

«Почему мне глаза спрятать не во что?

Почему я в душе сам не свой?

– Некрасивая, страшная девушка

Ковыляет под ручку со мной».

Закончив писать, я бросился в туалет. Расстройство желудка. Со мной так бывает всегда после обильного возлияния – не выдерживает печень. В туалет я примчался, естественно, с карандашом в руке – не успел выложить. Переведя дух, я спросил себя, стало ли мне легче на душе после написания первого четверостишия? И констатировал: нет, не стало. Поэтому я взял в руки рулон туалетной бумаги и немедленно записал на нём второе четверостишие, которое являлось продолжением первого:

«Мы по главной с ней шествуем улице,

Той, что в городе кличут «Бродвей».

Эта стерва, лукаво сожмурившись,

Упросила пройти с ней по ней…»

Я поднялся с унитаза, едва доковылял до кровати, как стремглав бросился обратно. Отдышавшись, я опять обнаружил у себя в руке карандаш и поэтому опять задал себе вопрос: легче ли стало на душе? И опять честно ответил: нет, не легче. Тогда я решил продолжать стихосложение. Сидя на унитазе, я вспомнил, как вчера то и дело предлагал своей спутнице свернуть куда-нибудь прочь с престижной освещенной улицы, посидеть во дворике на лавочке – ни в какую.

Я даже с надеждой посматривал на небо – не пойдет ли ливень, чтобы быстрей усадить её в такси и отправить на Курский вокзал. Так мне было стыдно, что в такой день – день внеочередного присвоения звания – рядом не оказалось никого симпатичней этой страхолюдины. Нет, дело не в том, что вообще не оказалось, а в том, что не оказалось именно вечером на Тверской улице, главной улице моего любимого города – Москвы.

Так на туалетной бумаге появилось еще одно четверостишие:

«Эх, скорее свернуть в подворотню бы,

Эх, бы туча нависла черней,

Если б град, налетев черной сотнею,

Разогнал любопытных людей».

В этот момент в дверь позвонили. «Кто бы это мог быть? – с удивлением подумал я. – Только не сослуживцы. Ведь на работе мне на сегодняшний день официально дали отгул. Тогда кто?» Я доковылял до двери и повернул ключ.