Эльфийский подменыш

– Эй, это не ваше дело! Вы даже не спросили, как меня зовут и чем я занимаюсь! Мы всё ещё говорим о Соколах? Или, может, вы набираете работников в заведения иного рода?

– Все вопросы чародея имеют смысл, – Драккон даже не поморщился в ответ на дерзкие слова. – Вернитесь на место, юноша. Мне незачем спрашивать о том, что и так видно. Вы из семьи Лаверн, раз говорите, что в родстве с легендарным Виллберри. У вас на поясе флейта. А внизу под навесом вы оставили чехол с арфой. Очевидно, вы музыкант. Если покопаться в памяти, я даже смогу припомнить имя блудного сына, которого безутешный Энгус Лаверн пять лет разыскивает по всем Объединённым Королевствам.

Элмерик, верно ведь? А теперь скажите мне, Элмерик Лаверн: занимались ли вы сами или кто нибудь из ваших родственников запретной магией?

От этих слов Элмерик немного успокоился, но в кресло тоже не вернулся, решив пока постоять. Мало ли.

– Вы не ошиблись: я из тех самых Лавернов, – не без гордости произнёс он. – У нас в роду было много чаропевцев.

Но дикой магией мы никогда не занимались.

Господин Драккон недоверчиво хмыкнул, но спорить не стал. Лишь уточнил, прищурившись:

– А вот вы, юноша, кто? Чаропевец, бард или простой менестрель? Как думаете?

Элмерик вздохнул, потирая веснушчатый нос. Искушение приукрасить действительность было велико, однако – уже в третий раз за разговор – он принял решение сказать чистую правду:

– Я ушёл из дома в одиннадцать лет. Чаропению же у нас в семье обычно обучают с двенадцати.

Разумеется, я видел, как колдовали отец и дед. Что-то сам пробовал ещё в детстве, и у меня даже выходило. Они не успели передать мне все свои знания, но азы я знаю. Называть меня менестрелем совсем не верно, и даже обидно. Мой ранг выше: я – бард, имеющий разрешение от гильдии бродячих актёров и музыкантов на использование простейших мелодических чар. Могу, если надо, показать бумагу за подписью мастера Оллисдэйра.

Больше всего он боялся, что господин Драккон начнёт расспрашивать о причинах побега из дома, и уже заготовил довольно резкий ответ, но толстяк только кивнул и опять углубился в записи.

Элмерик прошёлся по комнате. Постоял у камина. Сел на подлокотник. И, наконец, решив, что ему ничего не угрожает, вернулся в кресло. Завернувшись в плед, он отхлебнул ещё глоток из фляжки. Тепло постепенно распространялось по его телу. Пламя в печи весело гудело, от штанов поднимался едва заметный пар.